Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

– Свободы воли? – усмехнулся Яшка. – Какая может быть свобода воли в нынешнем мире? А тем более в те времена, когда эту книгу писали? И для кого – для евреев, которые даже сегодня ещё не до конца вышли из египетского рабства? Сидят у пресловутых горшков с мясом и посмеиваются над теми, кому захотелось голодной сорокалетней свободы в блужданиях по пустыне. Погляди, какие люди вокруг нас…

Ицик недовольно покачал головой и заговорил ещё более нервно и чуть ли не задыхаясь:

– Свобода воли – это не физическая вседозволенность, когда ты можешь делать всё, что заблагорассудится, без оглядки на мораль и нравственность. Главное устремление еврея, да, наверное, и не только еврея, а любого человека, состоит в том, чтобы утвердиться в парадигме, согласно которой человек по существу создание безнравственное, то есть нравственное не в каком-то ограниченном и условном смысле, но во всей полноте абсолюта. Автор «Тании» рабби Шнеур Залман верил в то, что человек не только обладает полнейшей возможностью совершенной нравственной жизни, но и что её фактическая реализация вполне по силам среднему человеку, то есть мне и тебе. Тем не менее для того, чтобы быть в состоянии встретиться лицом к лицу с моральными испытаниями, выпадающими нам на каждом шагу в повседневной жизни, мы должны отдавать себе полный отчёт в физических силах, которые определяют наши побуждения и поступки, и, что превыше всего, каждый из нас должен быть убеждён в присущей ему моральной твёрдости. Каждый наделён определённой моральной силой, если только совершает необходимое усилие, чтобы подавить и удержать под контролем эти диссонирующие силы. Пусть и не удастся искоренить их окончательно, но рабби Шнеур Залман был абсолютно уверен в том, что гармония личности может быть достигнута, во всяком случае, во всей сфере действительной и практической нравственной жизни. А чего нам ещё не хватает, как только уверенности в своих силах?..

В тот день Яшка ушёл домой в глубокой задумчивости. Впервые в жизни он почувствовал, как что-то непонятное и могущественное по-настоящему вторгается в его душу, проникает во все её уголки и расчищает завалы скопившегося там мусора для чего-то нового, грядущего, о чём он до последнего времени даже не подозревал, но теперь, узнав об этом, уже не сможет жить по-прежнему. Вопросов, встававших перед ним, становилось ничуть не меньше, но хоть какие-то ответы, словно неясные лучики, забрезжили на горизонте. И это его радовало и вселяло в сердце надежду. Надежду – на что? Он и сам этого пока точно не знал.

Подаренная книга, казалось, грела сквозь рюкзачок спину, и это было приятно. Первый раз за всё время он подумал, что потихоньку освобождается от каких-то липких надоевших пут, долгое время не дававших вздохнуть полной грудью и поступать так, как давно уже следовало поступать. Мысли становились ясными, голова чистой – спасибо Ицику за это состояние…

Ему очень нравился ответ Любавичского ребе на вопрос: кого следует считать евреем? Ответ был предельно прост и по-своему гениален: еврей не тот, у кого дедушка еврей, а тот, у кого внук будет евреем. Множество раз на протяжении жизни Яшка убеждался, насколько эта фраза точна и верна. Но… как примерить эту одёжку на себя – соответствует ли он достаточно простым и в то же время очень непростым критериям мудрого старца? По части еврейского дедушки, бабушки и прочих предков никаких сомнений у него не возникало, но как быть с внуками? Сынишка, который совсем недавно у него родился, был ещё настолько мал, что даже задумываться о его еврейском воспитании было рано. А что будет дальше?

Только сейчас по-настоящему начиналось – и он это чувствовал – превращение его из совершенно светского и ни во что не верящего скептика в еврея. Не того забитого и галутного, который даже при упоминании своей национальности стыдливо опускает плечи и прячет глаза, а нового, гордящегося своими предками и готового строить для своего сына и будущих внуков государство, в котором они будут чувствовать себя хозяевами, и никто ни в чём не посмеет их в этом новом государстве упрекнуть. Пускай Ицик сейчас терпеливо и порой стискивая зубы от его непонятливости и упрямства разъясняет азы иудаизма, но с его помощью Яшка непременно доберётся до самой сути, каких бы трудов ему это ни стоило.

Самое сложно оказалось для Яшки – принять даже не философию иудаизма со всеми её тонкостями и хитросплетениями, а сделать практические выводы для себя. Сколько труда стоило Ицику, например, убедить Яшку постоянно носить если уж не традиционную кипу, то хотя бы обычную кепку – еврею необходимо прикрывать голову, даже если это не по нраву окружающим!

– Для чего такая показуха?! – трагически вопрошал Яшка. – К чему эта замшелая обрядность в современном мире?!

– Со временем поймёшь, – отмахивался Ицик. – Ты ещё спроси, например, для чего каждому нормальному еврею требуется совершать регулярные омовения в микве, если в любой квартире есть современная ванна!

Про микву Яшка ничего не спрашивал, так как до этой загадочной штуки они пока не добрались в его очень нелёгком приобщении к еврейству. Вполне хватало комментариев к Торе, которые худо-бедно укладывались в голове, но вопросов от этого становилось не только не меньше, а во много раз больше.

И вот как-то раз перед Ханукой, когда осенняя погода окончательно испортилась, стало холодно и пошли дожди, то есть хороший хозяин собаку на улицу уже не выгнал бы по определению, Ицик встрепенулся и сообщил:

– Сегодня мы с тобой должны обязательно пойти в микву, – потом выглянул в окно, поёжился и на всякий случай прибавил: – С Божьей помощью…

– Надо так надо, – послушно согласился Яшка. – А где у нас эта миква?

Как и всегда на их совместных занятиях, Ицик степенно поправил очки на носу, потеребил свою рыжую бороду и поднял кверху палец:

– Понимаешь, специально оборудованной миквы в городе пока нет, поэтому придётся воспользоваться природными водоёмами. Точно так поступали и наши праотцы во время своих скитаний по пустыне…

С одной стороны, Яшке, конечно, было лестно поступать так, как поступали праотцы, скитавшиеся по пустыне и находившие там водоёмы, но дух противоречия, который, как уже не раз замечал Ицик, заложен в каждом еврее с молоком матери, не позволял сразу соглашаться с предложением.

– Выгляни в окно и посмотри, какая погода на улице, – пробормотал Яшка, – а ты говоришь – природный водоём… Что мы будем в нём делать? Только не