Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

На вид ему можно было дать лет шестьдесят с небольшим. Это был высокий, подтянутый, смуглый мужчина, одетый в грязное дхоти и жилет, босой.

То была моя первая встреча с Дхаоталом Шаху.

Вернувшись в контору, я спросил у сборщика налогов Рамджо́та:

— Ты знаешь Дхаотала Шаху?

— Конечно, господин. Кто же в этих краях не знает Дхаотала Шаху? Он богатый ростовщик, состоятельный человек, тут все его должники. Он живет в Ноугочххии.

Слова Рамджота удивили меня. Чтобы богатый человек вот так сидел посреди леса и ел прямо из грязного края дхоти кашицу из гороховой муки? Сложно представить, что какой-нибудь состоятельный бенгалец мог сделать так же, поэтому я подумал, что Рамджота преувеличивает, но кого бы в конторе я ни спросил, все отвечали ровно то же самое: «Дхаотал Шаху? Да у него денег куры не клюют».

Впоследствии Дхаотал Шаху не раз приходил в мою контору по работе, и чем больше мы общались, тем сильнее я убеждался, что познакомился с удивительным человеком, и если бы не знал его лично, ни за что бы не поверил, что такие люди могут существовать в двадцатом веке.

Как я и предполагал, Дхаоталу Шаху было около шестидесяти трех-шестидесяти четырех лет. Он жил в деревне Ноугоччхия в двенадцати-тринадцати милях к юго-востоку от наших земель. Практически все местные арендаторы, фермеры, заминдары и торговцы были его должниками. Но его беда заключалась в том, что он совершенно не умел требовать данные в долг деньги обратно. Сколько людей так и не вернули ему ни анны! Такому скромному, добродушному человеку не стоило идти в ростовщичество, но ему сложно было отказать людям. Он полагал, что раз уж ему предлагают большие проценты, надо точно давать взаймы. Однажды Дхаотал пришел со мной повидаться. Развязав узел на накидке, он вытащил оттуда старые бумаги и протянул мне их со словами: «Господин, не могли бы вы быть любезны и посмотреть мои документы?»

Я проверил бумаги и обнаружил, что Дхаотал Шаху вовремя не уведомил о необходимости погасить долг, и из-за того, что срок действия договора истек, он потерял около восьми-десяти тысяч рупий.

Дхаотал развязал еще один узел на накидке и выудил оттуда кипу ветхих документов: «Господин, и вот это посмотрите, пожалуйста! Я думаю, может, съездить в город и показать их адвокату, никогда не вел судебных тяжб, да и нет желания. Я отправляю напоминания о погашении долга, но от многих так и не получаю ни анны».

Все эти документы на сумму порядка четырех-пяти тысяч рупий также уже не имели никакой силы. Все обманывают этого простодушного человека.

— Шаху-джи, ростовщичество — это не твое. В этих краях таким делом могут заниматься только жесткие и беспринципные люди вроде Рашбихари Сингха, у которых всегда наготове отряд громил с дубинками, способных в любой момент наведаться к должнику и отобрать у него урожай, чтобы погасить долг и проценты. А такому добряку, как ты, никто не станет выплачивать долг. Не давай больше никому взаймы.

Но убедить Дхаотала я не смог. Он ответил: «Далеко не все обманывают, господин. Солнце и луна по-прежнему восходят на небе, и там, наверху, есть тот, кто заведует всем в этом мире. Разве можно оставлять деньги лежать без дела? Нет, так не пойдет, их нужно пускать в оборот и увеличивать проценты. Это мой источник заработка».

Сложно было понять ход его мыслей: пускать на ветер живые деньги в погоне за процентами казалось мне плохим источником заработка. Прямо у меня на глазах Дхаотал Шаху без тени сожаления разорвал в клочья расписки на пятнадцать-шестнадцать тысяч рупий, словно это была стопка ненужных бумаг, хотя к этому моменту они и правда в нее превратились. Ни его рука, ни голос даже не дрогнули. Он добавил: «Господин, я нажил себе состояние, продавая семена горчицы и клещевины. От родителей мне не осталось ни гроша. Сам всё заработал, сам и растрачиваю. Когда ведешь свое дело, оно всегда так, господин, — деньги приходят и уходят».

Я прекрасно это понимал, но всё равно недоумевал, многие ли смогли бы вот так спокойно стерпеть большой ущерб. У Дхаотала Шаху было лишь одно пристрастие: время от времени он вытаскивал из мешочка из красной материи небольшой орехокол и бетелевый орех, раскалывал его и клал в рот. Однажды он сказал мне, улыбнувшись: «Я каждый день ем бетелевые орехи, господин. Столько денег на них трачу». Будь равнодушие к деньгам и способность с пренебрежением относиться к большим потерям каким-нибудь философским учением, я не знал бы более совершенного философа, чем Дхаотал Шаху.

3

Всякий раз направляясь куда-то через Пхулкию Бойхар, я проезжал мимо небольшой хижины с крышей из кукурузных листьев, принадлежавшей Джойпа́лу Кума́ру. Только он был не из тех Кумаров, что из касты гончаров, а безземельным брахманом.

Дом Джойпала Кумара располагался под раскидистым многолетним баньяновым деревом. У него не осталось никого, кто мог бы позаботиться о нем; уже далеко не молод, высокого роста, худощавого телосложения, с длинными седыми волосами. Всякий раз, когда я проезжал мимо, он молча сидел на пороге своей хижины. Никогда не видел, чтобы он курил, или занимался каким-либо делом, или напевал какую-нибудь песню. Для меня оставалось загадкой, как может человек просто так молча сидеть и ничего не делать. Это пробуждало во мне любопытство и интерес, и каждый раз, оказываясь у его дома, я не мог удержаться от того, чтобы не остановить лошадь и не перекинуться с ним парой слов.

Как-то я спросил его:

— Джойпал, чем ты тут, сидя на пороге, занимаешься?

— Да как чем, вот сижу, господин.

— Сколько тебе уже лет?

— Не считал, но, когда построили мост через реку Коши, я еще мог пасти буйволов.

— Ты был женат? У тебя дети есть?

— Жена уже лет двадцать-двадцать пять как умерла. Были две дочери, тех тоже уже нет лет тринадцать-четырнадцать. Остался я один.

— Тебе не наскучило вот так, одному, здесь сидеть? Ни с кем не говоришь, никуда не ходишь, ничего не делаешь.

— А почему должно наскучить, господин? Хорошо себе живу, всё нравится, — он удивленно посмотрел на меня.

Мне было не понять Джойпала. Я вырос и выучился в Калькутте: то работа, то встречи с друзьями, то чтение книг, то походы в кино, то прогулки — как человек может обходиться без всего этого, для меня непостижимо. Я подумал о том, сколько всего поменялось в мире за последнее время, — знал ли хоть о части этих перемен Джойпал Кумар, вот