Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

В другой раз вижу, Нондолал стоит у входа в лесную чащу и поджидает меня.

И зачем я только принял его приглашение! Знал бы я только, что сначала он накормит меня двумя лепешками, а потом будет так изводить, держался бы от него подальше.

— Здравствуйте, господин, — обратился ко мне Нондолал, обходительно улыбаясь.

— Ты здесь какими судьбами?

— Господин и сам знает. Я дам вам тысячу двести рупий, назначьте моего сына сборщиком налогов.

— Ты в своем уме, Нондолал? Я не вправе это сделать. Обратись к заминдару. К тому же за что я должен уволить нынешнего сборщика? — ответил я и пустил коня рысью, не желая дальше продолжать этот разговор.

Впоследствии из-за моего резкого поведения Нондолал стал моим заклятым врагом, но тогда я еще не понимал, что он опасный человек и что мне придется пожинать плоды своего поступка.

2

В девятнадцати милях от нашей конторы находилось отделение почты, и получение корреспонденции было ответственным мероприятием в этих краях. Каждый день в такую даль не находишься — мы отправляли человека на почту забрать письма два раза в неделю. Наверное, знаменитый путешественник Свен Геди́н с таким же нетерпением ожидал письма, сидя в своей палатке посреди безжизненной и непроходимой пустыни Та́кла-Мака́н в Восточной Азии. Для меня, вот уже восемь или девять месяцев коротающего день за днем и ночь за ночью в этом одиноком лесном крае, наблюдая за его закатами, россыпями звезд, восходами луны, разливающей повсюду свой чарующий свет, и ночными забегами антилоп-нильгау, эти несколько писем с почты были единственной связующей нитью с тем внешним миром, с которым я потерял какие-либо связи.

В условленный день Джовахирла́л Сингх отправился на почту и должен был вернуться сегодня после полудня. Вместе с Гоштхо-бабу мы постоянно поглядывали на убегающую в густую лесную чащу тропинку. Милях в полутора от нашей конторы она поднималась на высокий холм, и когда Джовахирла́л Сингх покажется на нем, мы сможем его разглядеть.

Перевалило за полдень, а его всё не было видно. Я то и дело выходил на улицу, хотя работы в конторе было невпроворот: нужно было просмотреть отчеты разных управляющих и землемеров, подписать ежедневные кассовые книги, ответить на административные письма, проверить расчеты сборщиков налогов и арендной платы, рассмотреть различные прошения, прочитать и ответить на судебные отчеты адвокатов и судебных служащих о разбирательствах в судах Пурнии, Мунгера, Бхагалпура и т. д. — если не выполнять ежедневно все эти и многие другие большие и мелкие дела, то за пару дней они настолько накопятся, что до конца жизни всех их не переделаешь. Письма с почты также добавляли мне работы: поезжай туда-то, встреться с тем-то, договорись об аренде такого-то участка и прочее.

Около трех часов дня белый тюрбан Джовахирлала показался на вершине холма, сверкая в ярких лучах палящего солнца. Джоштхо-бабу позвал меня: «Господин управляющий, идите сюда, почту принесли».

Я вышел на улицу. К этому моменту Джовахирлал уже спустился с холма и скрылся в лесу. «И правда, идет», — радовался я, глядя в бинокль, как он пробирается через высокие заросли травы и кустарников. Я и думать забыл, что у меня в конторе остались какие-то дела. Как мучительно чувство ожидания! Чем более труднодостижима вещь, тем выше ее ценность в наших глазах. Правду говорят, что истинная ценность или бесполезность желаемой вещи не имеет ничего общего с нашими надуманными представлениями о ней, но мы привыкли оценивать большую часть того, что нас окружает, именно исходя из этого искусственного мерила.

Джовахирлал показался на той стороне узкой и песчанистой низины, раскинувшейся прямо перед нашей конторой. Я поднялся со стула, а Гоштхо-бабу пошел ему навстречу. Поравнявшись с ним, Джовахирлал поприветствовал нас и протянул мужчине стопку писем.

Была среди них и парочка личных писем, написанных знакомой рукой. Читая их, я посмотрел на окружавший меня со всех сторон лес и удивился: куда меня только занесло? Представить не мог, что буду здесь жить, коротая день за днем вдали от привычной жизни Калькутты. Я начал выписывать один иностранный журнал и сегодня получил его выпуск. На обложке было написано: «На гребне популярности: о летающих аппаратах». Разве понял бы я научную значимость этого открытия двадцатого века, читая о нем в самом сердце многолюдной Калькутты? Этот одинокий лесной край располагал к тому, чтобы думать и удивляться, — даже окружающая обстановка тут навевала это ощущение.

Признаться, именно здесь я научился созерцать жизнь. Столько разных мыслей родилось в голове, столько всего вспомнилось — еще никогда это не приносило мне такого удовольствия. Несмотря на сотни неудобств, которые я претерпевал здесь, эта радость, словно крепкий напиток, день ото дня пьянила меня.

Вместе с тем нельзя сказать, что я был одиноким узником какого-нибудь необитаемого острова посреди Тихого океана. Милях в тридцати-тридцати двух отсюда была железнодорожная станция. От нее примерно за час можно было доехать до Пурнии и за три часа до Мунгера. Но начнем с того, что добраться до станции — целое испытание, и я бы мог пройти через него, будь в Пурнии или Мунгере что-то стоящее этого. Однако ни я там никого не знал, ни кто-то — меня. Тогда к чему ехать?

Покинув Калькутту, я так остро нуждался здесь в чтении книг и беседах с друзьями, что не раз задумывался о том, что такое существование для меня невыносимо. Вся моя жизнь осталась в Калькутте, а в Пурнии или Мунгере у меня никого не было, чтобы туда поехать. Но и вернуться в Калькутту без разрешения сверху я не мог, к тому же поездка туда даже на несколько дней обошлась бы слишком дорого.

3

После нескольких месяцев жизни тут, за которые я успел пережить и хорошее, и плохое, в конце месяца чойтро[27] случилось злоключение, которое на моем опыте было впервые. В месяц поуш выпало немного дождей, а после не пролилось ни капли ни в магх[28], ни в пхалгун, ни в чойтро, ни в бойшакх[29]. И чем нестерпимее становилась жара, тем сильнее ощущалась нехватка воды.

Такими простыми словами, как «жара» и «нехватка воды», не описать всего ужаса этого устрашающего природного бедствия. Во всех уголках наших угодий — начиная с Аджмабада на севере и Кишонпу́ра на юге, Пхулкии-Бойхар и Лобтулии на востоке и вплоть до границ округа Мунгер на западе — не осталось ни одного источника воды, все