Лесные люди - Александр Анатольевич Стрекалин

– Правильно-то правильно, да только… – Михалыч нашёл нужное ему место и повёл по бумаге грязным ногтём. – А, вот, – облегчённо вздохнул он и поднял глаза на Степана. – На месте овражек, а я уж засомневался. Напугал ты меня, брат.

– В каком смысле, на месте? – больше прежнего удивился Степан, принимая обратно бумагу и пряча её в карман. – А где ему ещё быть?

– Да как тебе сказать, «где»? Пошли.

Толкнув Степан под локоть, он не спеша пошёл вперёд, раздумывая над чем-то. Со стороны казалось, что Михалыч знает какую-то страшную правду, но не решается доверить её Степану. Тот молча шёл рядом.

– Понимаешь, какая штука. Тайга – это не просто лес. Тайга – она живая. Я тут всю жизнь прожил, и верю в это. Я с детства помню истории про охотников, которых тайга не отпустила. Ты сейчас скажешь – байки. Я тоже так думал, пока сам не убедился. Мне лет двадцать тогда было. Мужик из нашей деревни пропал на охоте, по осени. Мы его всей деревней тогда искали, с ментами, несколько дней. Да как тут найдёшь, – Михалыч развёл руками, – когда вон она какая. Ну, пропал и пропал. Хотя странно всё равно, охотник он был матёрый. А весной, как только снег сошёл, приходит участковый и говорит, пошли, мужики, на опознание, вроде, вашего нашли, пропавшего. Пришли на место. Он лежит лицом вниз. Одежда цела, зверьём не подранный. Перевернули – он. Глаза зажмурены и в ладонях по горсте земли, словно он полз куда-то, или цеплялся, наоборот, за землю-то. И, главное, недалеко совсем от деревни. Но сам не дошёл, и мы его не нашли.

– Так может, его убил кто-то? – возразил Степан, уже подозревая, что Михалыч сейчас докажет обратное.

– Не. Ран на теле нет. Плюс возле него ружьё нашли, и почти полный патронташ. Ружьё хорошее, дорогое. Если бы убили – забрали бы.

– Ну, хорошо. В смысле, ничего хорошего, конечно. Может, инфаркт у человека случился?

– Может, и инфаркт. Только пойми, что мужик он был здоровый, всё жизнь на охоту ходил. Я к тому тебе это говорю, что тайга так морок может навести, в двух соснах заблудишься. Вот ты сказал, что куст этот вчера не заметил. Я сначала подумал: «гонит». А потом ты про овражек этот заговорил, и я все рассказы сразу вспомнил, про то, как зарубки и самые заметные ориентиры вдруг исчезают, а потом обратно появляются.

– Михалыч, ты реально в это веришь?

– Да как не верить?! – вдруг повысил он голос, и, оглянувшись по сторонам, словно желая убедиться, что никто не подслушивает и не смотрит, достал сигарету и закурил. – Пару раз сам видел. Приходят люди из тайги, грибники, или охотники, оборванные, голодные, и рассказывают, как всё было. Шли они значит, как обычно, потом раз, там, где сосна должна стоять приметная, или зарубка, ни сосны, ни зарубки, ни хрена. Начинают её искать, блудить, а вокруг всё незнакомое. Или вышел, ты, к примеру, к речушке. И точно знаешь, что в паре километров вниз по течению должен быть посёлок. Идешь, идешь. Три километра идёшь, четыре, пять. Посёлка нет. Ничего нет. А потом, если чудом к людям выйдешь, то оказывается, что это всё совсем в другой стороне.

– А ты не думал, что человек может просто заблудится?

– Думал, конечно. И многие так думают. Только ни хрена это не просто. Потом некоторые специально туда ходят, опять. И зарубки свои находят, и тропинки. Один мужик рассказывал, что банку свою консервную нашёл, и место, где ночевал. Метрах в двадцати от сосны, которую искал. Как он её не заметил? – Степан пожал плечами – То-то!

– Так, а овраг этот причём? – снова оглянувшись на злосчастный куст, спросил Степан, но тот уже растворился в тайге. – С ним что не так?

– А то, что на тебе тоже может быть морок, как и на мне. Вот ты сказал, что помнишь, что вчера овражек был слева. А если бы он на карте оказался справа, ты представляешь, что это означало бы?

– Нет, – коротко ответил Степан и почувствовал, как в его груди появилось липкое неприятное чувство. Что-то вроде страха.

– Это значит, что тайга отводит нам глаза. Это значит, жди беды. Но не ссы, всё на месте.

Послушав Михалыча, Степан посмотрел вокруг другими глазами. Тайга уже не казалась ему добрым зелёным морем, про которую сложили песни добрые советские геологи. Напротив, могучие сосны стали представляться ему злыми великанами, равнодушно взирающими на смерть заблудившегося среди них человека. Невольно стали вспоминаться все те истории, про которые он слышал или читал, про пропавших людей, самолёты, целые геологические партии, перевал Дятлова.

Войдя в расщелину, он невольно стал всматриваться в трещины, покрытые мхом уступы, кривые чахлые деревца, которые уже не вызывали жалость, а были похожи на скрюченные пальцы, торчащие из мрачных тёмных глубин.

– Если всё это правда, – решил продолжить он жутковатый, но крайне интересный разговор, как только каменная громадина осталась позади, и снова стало светло. – Как же вы здесь тогда живёте?

– Нормально живём. Ты не думай, мы тут Каменной Девке не покланяемся. Просто нужно с уважением относиться к тому месту, что даёт тебе плоть и кров. Сходил в тайгу, вернулся, поблагодари её. И не шакальничай. Понимаешь, о чём я, нет? – Степан неуверенно пожал плечами. – Вот у индейцев, например, был обычай благодарить добычу, поэтому они жили себе спокойно тысячу лет. А потом пришли белые и всё обосрали. Я вот браконьеров лично бы всех пересажал, нахер. К-козлы. Шакалы драные. И всё им мало, мало. Убил медведя, – мало. Надо ещё. Оленей, косуль. Тигров, блядь! Хорошо, хоть, они не у нас живут, а то бы голыми руками их задушил, пидарасов.

– Поэтому ты бычки в пачку складываешь?

– Заметил? – зло сплюнув сквозь зубы, Михалыч потушил окурок щелчком пальца и сунул его в пачку.

– Я не понимаю, Стёп, как можно срать у себя дома. Я на охоту-то хожу, чтобы с друзьями водки попить. Иногда и не стреляю даже. И заразу эту, – он поднял сигарету, зажатую в рогатке пальцев, – дома никогда не курю. И вообще, когда порядок уже будет? Сил от этого скотства уже нет!

До 40-го километра дошли без четверти девять. Ещё с утра Степан посулил бригаде сверхурочные, если они пройдут овражек, и они прошли. Ему нужна была эта «высота», и Степан готов был патроны не жалеть. Михалыч же, в свойственной ему красноречивой