Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

он меня уговорил. Я написал что-то лирически-бодрое, по возможности избегая штампов вроде «тайга – снега», но совсем обойтись без них не получилось. Тем не менее последнее препятствие было устранено, и рукопись ушла в печать.

День, когда на небосводе лито расцвела наша «Радуга», выдался солнечным. Уходящее лето щедро выливало оставшееся тепло на город и обступившие его сопки. Осень, ещё не смея в полный голос возвестить о себе, украдкой раскрашивала листья на тополях и клёнах. Всем было весело и радостно. Даже отвергнутые Родичевым сочинители, возможно, таившие понятную зависть к семерым избранным, поддержали его предложение отметить событие в кафешке, расположенной через дорогу от школы. И мы посидели там часок за шампанским. Георгий Алексеевич воодушевлённо поздравлял авторов с первой книжкой, выражал надежду, что для каждого это не последняя, и призывал остальных повышать своё мастерство, для чего побольше читать классиков. Кто-то спросил, не обидно ли самому Родичеву остаться без юбилейной публикации.

– Ну, для прозы места не хватило, сами видите, – ответил Родичев. – Я мог бы, конечно, найти свои юношеские стихи, но они слабые, а улучшать их сейчас… было бы нечестно. Подождём. – Он улыбнулся. – Может быть, к следующему юбилею жизнь наладится, и мы включим в нашу книгу ещё и прозаиков… Я ведь такой не один. – И он показал на сидящего напротив экскаваторщика Кременецкого, очерки которого о жизни комбината и его людях иногда печатались в «Заре Сибири». Тот смущённо покашлял:

– Я же не писатель, а так… рабкор, что ли.

– Документальная проза иногда сильнее художественной, – возразил Родичев, – потому что невыдуманная. А в ваших очерках – сама жизнь, какая она есть… Почему у нас в лито прозаиков меньше, чем поэтов? Потому что стихи писать легче, не в обиду нашим стихотворцам…

На вокзал я отправился далеко после обеда. В электричке достал из сумки свою книжечку толщиной в двадцать страниц и долго смотрел на обложку. Сергей Загладин, «Стихи». Серия книг «Радуга над тайгой»… Мог ли я представить такое ещё весной! Надо будет один из пяти авторских экземпляров обязательно подарить Курбатову, без него книжка бы не состоялась, это он дал мне тот самый «волшебный пинок». Может, попросить его в ближайшую пятницу укоротить на часок рабочий день, чтобы провести презентацию моей книжки? Хотя почему только моей – всех семи. Я сам расскажу о каждом, пусть знают наших поэтов. Надо привыкать к выступлениям, к публичности, раз уж заделался писателем…

Вагон был полупустым. Грибники и ягодники уехали в леса рано утром, дачники отправились кланяться грядкам чуть позже. Часы между полуднем и вечером – время случайных пассажиров. Я сидел у окошка один. Оторвавшись от приятных грёз, раскрыл книжку и стал прочитывать каждое стихотворение глазами постороннего, пробуя представить, какое они произвели бы на него впечатление. Смаковал удачные строки, как если бы не был их автором, и бегло проскакивал не совсем удачные – сколько я ни бился, не получилось так, как хотелось. И не то чтобы вышло совсем плохо – нет, просто я чувствовал, что надо как-то по-другому. Но сидеть над ними было некогда – торопил Родичев.

Поезд в очередной раз остановился, через минуту тронулся, а на скамью напротив сел парень лет двадцати пяти – в рабочей куртке, черноволосый, с загорелым лицом. Пахну́ло спиртным – мой сосед был под хмельком. Поддал где-то с дружками по случаю выходного… С лёгким недовольством взглянув на него, я продолжил чтение. Но он вскоре тронул меня за колено. Ну, ясно, сейчас начнёт душу изливать, на судьбу жаловаться. Или нести чепуху всякую, что на язык ляжет. Любят пьяные поговорить, даже с незнакомыми… Я оторвался от книжки с намерением дать спокойный, но решительный отпор.

– Извини, земеля. Я вижу, ты стихи читаешь, – сказал попутчик.

Голос его звучал совершенно трезво. Я вдруг почувствовал себя виноватым. Нормальный парень, кажется, чего я себя пришпориваю.

– Стихи, да.

– Кто написал?

– Сей муж, – стукнув себя ладонью в грудь, ответил я. И тут же подумал: зачем ёрничаю? Стесняюсь показаться хвастуном, но к чему это, если действительно автор – я? Надо просто объяснить.

– Это моя первая книжка. Только что из типографии. – И почему-то прибавил, будто оправдываясь: – Скоро юбилей города…

– Юбилей, – повторил мой собеседник. – Я посмотрю?

– Возьми.

Он открыл книжку и сразу, не листая, стал читать с самого начала. Дочитав, перевернул страницу и так же внимательно прочитал вторую. Потом третью. Я немного оробел, будто на экзамене. Вот, собственно, первый читатель моей книжки, не умственно представляемый мной, а настоящий. Только странный какой-то: читает всё подряд – и молчит. Как-то многозначительно молчит – почему? Или ему не нравится, или так уж он увлёкся? И я тоже молчал, с волнением ожидая, что он скажет. Но парень, дочитав до конца, так же без слов вернул мне книжку. Мой вопрос: «Ну и как?» – прозвучал бы слишком глупо. Похоже, ему всё равно что читать: стихи или детективы, лишь бы время занять…

Поезд с грохотом пронёсся по мосту. Стучали железные колёса, скрипел, покачиваясь, вагон.

– Вот это хорошо у тебя, – вдруг сказал парень и повторил вслух мои строки: – «Мы все не прочь отведать славы, да разной может быть цена»…

Я хрипло ответил:

– Мне тоже нравится.

За окном беспрерывно тянулась, взбираясь на сопки и снова спускаясь, тёмно-зелёная, колышущаяся под ветром, живая стена тайги.

– Вот объясни, – он пристально взглянул мне в глаза, – почему все хотят заполучить её любой ценой? А если цена твоей славы – подлость, предательство, тогда зачем она? Как можно с этим жить?

– В чём и дело, – отозвался я. – Это самое непонятное.

Я слукавил. Самым непонятным было другое: из всей книжки он прочитал вслух о том, что до сих пор не отпускало меня, что, по сути, и привело в эти края. Потом догадался – с ним тоже было что-то подобное.

– Павел. – Парень протянул мне жилистую ладонь.

– Сергей, – сказал я, хотя он наверняка уже прочитал моё имя на обложке. – С работы едешь? Сегодня же суббота.

– Халтурка подвернулась, – объяснил Павел. – Один корефан попросил движок у «мазды» подрегулировать. Я моторист неплохой.

В его последних словах не было никакой рисовки, просто изложение факта.

– А я вот за книжками ездил.

Помолчали.

Павел поглядел в окно и медленно произнёс – будто про себя:

– Осень скоро… – И после паузы: – Жёлтым огнём полыхают берёзы, но не зажечь им пожар в кедраче…

– Вроде стихи? – спросил я, хотя вопрос был лишним.

– Стихи.

– Чьи это?

– Мои, – ответил Павел.

Строки чем-то зачаровывали – то ли повторяющимися