Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Сердце Родрига преисполнилось великим гневом. Этот король, рыцарь до мозга костей, предпочитает держать глаза закрытыми, предпочитает оставаться слепым. Но он, Родриг, откроет ему глаза. Сейчас он обязан быть жестоким. Жестоким из милосердия. Вспомнив о впечатлении, какое произвел на него самого рассказ Беньямина, каноник молвил назидательно и строго:

– Смерть Ракели – тоже часть твоей расплаты. То, что ты оспариваешь в своей гордыне, – чистейшая правда. Ракель погибла по вине твоей легкомысленной рыцарской прихоти.

И он рассказал ему то, что узнал от Беньямина: как Ракель вместе с отцом отказалась укрыться в иудерии только потому, что Альфонсо велел ей дожидаться его в Галиане.

Внезапное воспоминание, внезапное понимание прихлынуло к сердцу Альфонсо. Духовник гневался справедливо: это его, Альфонсо, вина. «Почему те двое не укрылись в иудерии?» – с издевкой спросила донья Леонор. Тот же вопрос он сам себе задавал. Он начисто забыл, что давал Ракели такой наказ. У него все вылетело из головы, но сейчас вдруг вспомнилось ясно и отчетливо. Да, он дважды просил ее остаться в Галиане, впрочем он не придавал этим своим словам особого значения. В ту последнюю ночь он много говорил, много похвалялся перед нею, а она серьезно отнеслась к его болтовне и бахвальству. И его ненароком брошенные слова запали ей в сердце. Оттого она и погибла. А он даже не попрощался с нею, ускакал прочь, повинуясь бессмысленному зову геройства. Он забыл о ней, он очертя голову устремился навстречу той нелепой битве. И что же в итоге? Полегли все его калатравские рыцари, и брат ее Алазар убит, и он сам потерял половину своего королевства, и Ракель погибла, и ее отец тоже.

А сейчас он затевает новую нелепую битву!

Альфонсо тупо смотрел в пустоту. Но он видел. Видел лицо, что однажды возникло перед ним у заброшенной могилы в Галиане, немое, красноречивое лицо Ракели.

Голос Родрига вывел его из забытья.

– Не мни о себе столь много, дон Альфонсо, – говорил Родриг. – Не воображай, будто Господь Бог печется о тебе больше, нежели о других. Не тебе в угоду уводит Он из Испании войска халифа. Ты только орудие в руках Божиих. Перестань считать себя центром вселенной, дон Альфонсо. Ты – это еще не вся Кастилия. Ты один из тысячи тысяч кастильцев. Научись смирению.

Альфонсо смотрел прямо перед собой с отсутствующим видом, но все слышал. И он сказал:

– Я обдумаю твои слова, друг мой Родриг. И поступлю по слову твоему.

Король дал знать халифу, что готов начать переговоры о мире. Однако халиф был победителем и, прежде чем согласиться на переговоры, выставил много разных условий. Помимо всего прочего, он требовал, чтобы Альфонсо отправил посланцев в Севилью – это должно было засвидетельствовать перед целым светом: Альфонсо, нарушитель перемирия и зачинщик войны, признает себя побежденным и просит мира у севильского владыки, на коего он напал. Альфонсо долго и ожесточенно противился такому условию. Халиф настаивал на своем. И Альфонсо смирился.

Но кого же послать в Севилью? Кто обладает и осмотрительностью, и быстротой ума, и гибкостью, и изворотливостью, кто сумеет сохранить внешнее и внутреннее достоинство в такой щекотливой и унизительной роли? Манрике был слишком стар. Отправить к неверным дона Родрига, священнослужителя, было бы неприлично.

Родриг предложил отрядить посланцем дона Эфраима бар Аббу, старшину альхамы.

Альфонсо и сам уже об этом подумывал. Эфраим не раз проявлял свой ум в весьма деликатных делах. К тому же он еврей, а значит, он легче, чем гранды и рыцари, снесет унижения, которым эти севильцы, глядишь, подвергнут посланца Кастилии. Но Альфонсо думал об Эфраиме с чувством неловкости. Он давно уже избегал встречи с ним, хоть и не мешало бы вместе обсудить кое-какие дела. Из трех тысяч воинов, которых выставила альхама, большинство полегло в бою. А все прочие евреи, наверное, затаили на него обиду. И уж точно не простили они ему гибель Ибн Эзры.

Когда Родриг предложил в посланцы Эфраима, король поделился с каноником этими опасениями. Начав говорить, он постепенно вошел в раж, он дал волю гневу и наконец обнажил глубочайшую причину своего недоверия.

– Уж эти мне евреи, все они заодно, – пробурчал он. – Я уверен, Иегуда сговорился с этим Эфраимом. Уверен, они знают, где мой сын, мой милый Санчо. Если не пожелают вернуть мне Санчо по доброй воле, я силой заставлю его выдать. В конце-то концов, король здесь я, а евреи – моя собственность. Я вправе поступить с ними как захочу, это мне сам Иегуда сказал. Я не потерплю, чтобы они отыгрывались на моем сыне за то зло, которое я им причинил, по их мнению.

Родриг, изумленный этой вспышкой, не настаивал на назначении дона Эфраима.

Тем временем Альфонсо чувствовал все более сильное искушение поговорить с Эфраимом. Чего ради, он и сам не знал. Быть может, он жестко потребует, чтобы эти евреи вернули ему сына. А быть может, попросит Эфраима отправиться посланником в Севилью. Он приказал ему явиться в замок.

– Тебе, конечно же, известно, дон Эфраим, – заговорил король, – что халиф намерен вести переговоры о мире. – Эфраим молча поклонился, а король вызывающе продолжал: – Возможно, ты осведомлен гораздо лучше меня и уже знаешь в точности все требования халифа.

Дон Эфраим стоял перед ним, тощий, тщедушный старик. После разгрома под Аларкосом, после убийства Иегуды дон Альфонсо еще ни разу не вызвал его в замок, и это очень беспокоило Эфраима. Он побаивался, что король способен сорвать на евреях свою злобу, свои собственные угрызения совести. Да, Эфраиму следовало быть начеку. Он осторожно ответил:

– Мы отслужили благодарственные молебны, когда враг ушел из-под стен Толедо, и просили Господа, чтобы Он и дальше не оставлял тебя своей милостью.

Дон Альфонсо продолжал подзуживать его:

– А не кажется ли тебе несправедливым, что Господь Бог снова стал милостив ко мне? Вы, разумеется, считаете, что на мне лежит вина за гибель ваших воинов и за убийство вашего Ибн Эзры.

– Мы горько скорбели и истово молились, – ответил дон Эфраим.

Альфонсо спросил его напрямик:

– Итак, что ты знаешь об условиях мирного договора?

– Ничего определенного, как и ты, – ответил Эфраим. – Можно только строить догадки, что халиф пожелает сохранить за собой всю местность к югу от Гвадианы. Кроме того, он, конечно же, потребует, чтобы ты ежегодно вносил в его казну крупную сумму и возместил севильскому эмиру военные убытки. И еще, вероятно, он будет настаивать на том, чтобы новый мирный договор был заключен на