Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

таков твой приказ, я приму участие в посольстве, – ответил Эфраим, – однако лишь в качестве финансового советника или секретаря. Главой посольства соблаговоли назначить одного из своих грандов. Поступишь иначе – с самого начала вызовешь недовольство мусульман.

Альфонсо ответил:

– В составе посольства будут двое из моих баронов, возможно, и трое. Но все полномочия будут за тобой.

Эфраим отвесил низкий поклон.

– Если Господь мне поможет, постараюсь привезти тебе не слишком обременительный мирный договор, – сказал он и намерен был удалиться.

Но дон Альфонсо пока что не отпускал его. Помолчав минуту, он промолвил:

– Пожалуй, дон Эфраим, ты мог бы мне кое-что присоветовать еще в одном деле. Наследство моего покойного друга и эскривано, дона Иегуды, без сомнения, очень велико. Не думаю, что у него есть близкие родственники, которые будут законным образом претендовать на это наследство. Однако, возможно, ты знаешь больше моего.

Дон Эфраим опять насторожился.

– Дон Иосиф ибн Эзра из Сарагосы, – ответил он, – родич дона Иегуды – да пребудет благословенна память праведника! Согласно иудейскому закону и обычаям, он имеет право на десятую долю наследства. И я бы тебе посоветовал, государь: отдай дону Иосифу его долю. Взамен он окажет тебе немалую услугу – поможет взыскать долги по счетам, ведь у дона Иегуды осталось множество должников по всему свету.

– Ладно, я сделаю так, как ты сказал, – согласился Альфонсо. – Еще одну долю наследства я намерен отдать толедской альхаме.

– Великая щедрость с твоей стороны, государь, – сказал дон Эфраим. – Известно ли тебе, что наследство чрезвычайно велико? После архиепископа Толедского дон Иегуда был самым богатым человеком в стране.

Король продолжал не без смущения:

– Всей остальной частью состояния я прикажу управлять моим казначеям, пока не отыщется основной наследник – сын доньи Ракели. Кстати, уже подготовлены документы, – добавил он, как бы без связи с предыдущим, – позволяющие передать сыну доньи Ракели все права и титулы графа Ольмедского. Изготовить эти грамоты я распорядился еще при жизни дона Иегуды, и он знал о том.

Эфраим сухо ответил:

– Государь, ты имеешь полное право забрать в казну все, что тебе угодно, из наследства дона Иегуды. Никто не станет тебя за это упрекать.

Альфонсо с усилием, немного хриплым голосом сказал:

– Мой покойный друг Иегуда нередко общался с тобой, вероятно, от него ты знаешь многое. Я не хочу выпытывать и выспрашивать, что именно тебе известно, старик. Однако меня гнетет мысль, что мой сын живет среди вас, а я его не знаю. Ты же и сам это понимаешь. И ты не хочешь мне помочь?

В голосе короля звучала мольба, звучала отцовская нежность. Это и льстило Эфраиму, и пугало его. Да, ничего не скажешь, его покойный друг и враг, Иегуда, возложил на него опасное поручение. Эфраим сказал:

– Причастен ли дон Иегуда ибн Эзра к исчезновению своего внука, об этом, государь, никто ничего не знает и вряд ли теперь узнает. Если это правда, то, наверное, в таком щекотливом деле дон Иегуда избрал себе одного-единственного помощника – помощника верного, не болтливого.

Альфонсо почувствовал себя униженным, обманутым в своих надеждах. Он хотел было прекратить разговор, но против воли продолжал:

– Я и верю тебе, и не верю. Подозреваю, вы мне все равно ничего не скажете, даже если вам что-нибудь известно. Признаюсь тебе откровенно, меня гложет мысль, что мой сын вырастет среди вас, переймет ваши законы и обычаи. Я должен бы ненавидеть вас за это, и случалось, я ненавидел вас всей душой.

– Осмелюсь спросить тебя еще раз, государь, тебе действительно угодно, чтобы человек, о котором ты придерживаешься сего мнения, улаживал в Севилье твои поручения и дела твоего государства? – молвил Эфраим.

Король ответил:

– К дону Иегуде я тоже испытывал недоверие, и все-таки я знал, что он мне друг. Ты стар и опытен, ты разбираешься в людях и, наверное, хорошо понимаешь, что так иногда бывает. Я хочу, чтобы ты отправился в Севилью. Я уверен, что лучшего посредника мне не найти.

Эфраим почувствовал сострадание, однако не без примеси удовлетворения. Он сказал:

– Возможно, со временем еще объявится кто-нибудь, кто станет утверждать, будто он и есть исчезнувший младенец. Не советую тебе, государь, обращать внимание на подобные толки. Скорее всего, это будет обман. Доверь дело нашей общине, и мы постараемся выяснить правду, не прибавляй ко всем прочим твоим заботам еще и эту. Довольствуйся тем, что имеешь. У тебя, дон Альфонсо, пригожие дочери, благородные инфанты, которые в свое время станут великими королевами. Внуки твои воссядут на испанские престолы и, с помощью Господней, объединят государства нашего полуострова. – В заключение своей речи Эфраим выразился темно, однако король его понял. – Дон Иегуда ибн Эзра мертв, его сын и дочь тоже мертвы. Если кто-то из их рода и уцелел – так только его внук. Дон Иегуда отрекся от ислама и возвратился в иудейство, в веру своих отцов, и таково его завещание.

Дон Альфонсо сознавал все последствия, какие проистекали из его решения поручить Эфраиму, еврею и купцу, путем переговоров закончить войну, в которую он, Альфонсо, ввязался так неудачно. Он отказался от своей рыцарской опрометчивости, распрощался с Бертраном, покончил с прошлым, с молодостью. Он не жалел о том и все же почти физически ощущал отречение, пустоту.

Путь, на который он ныне вступил, не манил загадочными развилками, прихотливыми поворотами, не уводил в мерцающие голубые дали – трезвый и будничный путь неуклонно вел к серьезной, положительной цели. Но, однажды вступив на этот путь, он, Альфонсо, должен пройти его до конца. Он сам наложит на себя цепи, дабы горький мир, который ему придется подписать, вновь не разлетелся в прах ради сладостных авантюр, геройских подвигов.

Он не спал целую ночь. Взвешивал, отбрасывал, снова взвешивал, принимал решение, снова отбрасывал.

И все-таки решился.

С едва приметной улыбкой он открыл дону Родригу свои намерения: епископства в Авиле, Сеговии и Сигуэнсе остались без владык, пора назначить новых епископов, и в Сигуэнсу он решил отрядить дона Родрига.

Родриг был обескуражен этим сообщением.

– Хочешь избавиться от докучных назиданий? – спросил он.

Альфонсо улыбнулся шире, в чертах его лица промелькнуло прежнее, давно исчезнувшее мальчишеское обаяние и лукавство.

– На сей раз твои подозрения несправедливы, мой досточтимый отец, – сказал он. – Я не собираюсь от тебя избавляться. Напротив, рассчитываю приблизить тебя к себе. Однако, если я не путаю, ваши церковные законы не дозволяют, чтобы каноник непосредственно, без промежуточной ступени, был возведен на престол архиепископа Толедского.

Чувства и мысли каноника пришли в смятение. Альфонсо хочет сделать