Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Этот господин… Острометов – мальчишка… фат… Он может распустить слухи, что я, так сказать, испугавшись его, предварил… Вы понимаете, человеку в моем положении… прибегать к таким средствам…

– К каким это? – невозмутимо проговорил «московский браво».

– Ведь это, согласитесь, в некотором роде… донос…

– На кого же это, на себя самого то есть? Ведь вы же Острометова вызвали, а не он вас.

Граф растерянно уперся в него глазами:

– Да, к несчастию, послушался вашего совета… А теперь, вы согласитесь, я поставлен, так сказать, в безвыходное положение…

– Я вам на это пословицей отвечу.

– Пословицей?..

– Да-с: честь приложена, а от убытка Бог избавит.

Петр Капитонович заметался опять:

– Глупейшее положение, глупейшее!

– Как знаете! Можно дело и совсем без последствий оставить.

– Как же так?

– В город я не поеду, о времени встречи, о которой я должен был известить острометовского секунданта, ничего не напишу: на этом и замрет.

– Но ведь он в таком случае при первой со мной встрече будет иметь право меня… трусом, так сказать, назвать…

– Ну, это, конечно, может случиться, и он даже наверно это сделает, – самым спокойным тоном подтвердил Свищов.

– Вы видите!.. Каково же это в моем положении!..

И такое отчаяние зазвучало при этом в голосе злополучного графа Снядецкаго-Лупандина, что нашему мистификатору даже как будто жаль его стало теперь:

– Послушайте, ваше сиятельство, – сказал он, – отчего не хотите вы допустить, что в нашем богоспасаемом отечестве имеется у предержащих властей известная доля и собственной инициативы? Разве не может полиция, хотя бы и не столичная, а наша простая, уездная, безо всякого, как вы беспощадно выражаетесь, «доноса», проведать о том, что вот там-то и там-то готовится между такими-то известными в местности лицами то-то и то-то? А в таком случае следует ли ей или нет принять к преграждению сего, – плутовски подчеркнул он, – подобающие со своей стороны меры?

У слушавшего эту речь начинало мало-помалу проясняться чело:

– Конечно, если она сама, так сказать… я не имею средств препятствовать… Но иначе, вы понимаете, в моем положении…

– Сама, конечно, – подтвердил Свищов, прикусывая губу, – я иначе и не понимаю… Только ей, знаете, помочь надо немножко… Так я поеду, граф, – после какой-то особенно веской паузы примолвил он, поднимаясь с места.

Петр Капитонович почему-то почувствовал себя в эту минуту как-то необыкновенно бодрым и даже отважным духом:

– Лошади мои и экипаж к вашим услугам, a в том, что вы намерены там учинить, – уже несколько игриво прибавил он, – я умываю руки, предваряю вас.

– Пилат, проконсул, осторожный, travesti et illustré7! – воскликнул на это Свищов, беспрепятственно уже оглашая воздух давно мутившим его внутренно хохотом.

Петр Капитонович тоже засмеялся. На унылой еще за несколько мгновений назад душевной ниве его начинали расцветать опять ландыши и незабудки…

Разговор затем перешел как-то вдруг на всякие «веселенькие» мотивы. Граф отдал приказание запрягать лошадей в старые дрожки тетки, на которых гость его изъявил готовность «пропутешествовать» в город. Но он так увлекся приятностью беседы со своим хозяином, что отправился в путь лишь в первом часу пополудни.

XX

Из Белева до города было верст двадцать пять, и Свищов приехал туда часу в пятом. Он велел везти себя на станцию железной дороги, пообедал там наскоро котлеткой с картофелем, выпил бутылку пива и, приказав кучеру графа дать лошадям корму и ожидать его возвращения, вышел сам на улицу.

Город был ему хорошо знаком, и он своею размашистою походкой направился по главной его улице прямо к дому, который занимаем был земскою управой в ту пору, когда он состоял в ней членом. Управа и теперь помещалась в этом доме, и он, подходя к нему, увидел сидевшаго на ступеньке крыльца, с коротенькою трубкой в зубах, стараго солдата-сторожа, с самого введения земских учреждений состоявшего здесь в этой должности.

– Здорово, Ефимыч! – сказал он.

– Здравию желаю, вашесблародие, – проговорил старый служивый, поспешно вставая и вытягиваясь и почтительно пряча трубку свою за спину.

– Бравый ты все по-прежнему, – милостиво ухмыльнулся Свищов, – здоров все?

– Покорнейше благодарю, вашесбла… Бог по грехам терпит, – ответил, видимо польщенный комплиментом, тот, приосаниваясь.

– Ну, и отлично!.. А ты вот что мне скажи: где тут у вас исправник живет?

– А тут, вашесбла… поблизости, переулочек направо мините, тут сейчас и будет купца Толстопятова дом, ставни расписные, фигуристый такой.

– Знаю.

– Так вот в этом самом доме, вашесбла…

– Ведь он у вас теперь новый, исправник? – спросил опять Свищов.

– Так точно, недавно, с полгода не боле как назначены сюда; а то был у нас допрёж того Сливников господин, из гвардейских…

– Знаю, при мне был, славный малый.

– Легкий господин, действительно, – осклабился не то одобрительно, не то как бы насмешливо сторож.

– Легкий, – повторил машинально Свищов… «Какой ведь всегда меткий эпитет умеет найти наш народ!» – пронеслось у него в мысли. – Ну, а нынешний каков? – сказал он громко.

– Ничего, начальник настоящий, можно сказать. С Балканов они, майор.

– Как «с Балканов»?

– С генералом Скобелевым, значит, в поход туда ходили, Егорья даже достали себе там; потому рука у них простреленная, и даже по сей час не владеют.

– Молодчина, значит?

– Ничего, аккуратные…

– Зовут его как?

– Фамилия им Ипатьев будет, Федор Иваныч.

– Что он теперь дома, не знаешь?

– Должно, дома, пообедамши; они завсегда в третьем часу обедают.

– Ну, прощай, Ефимыч, очень рад, что видел тебя.

– Счастливо оставаться, вашес…

Свищов направился к квартире исправника.

– Дома Федор Иваныч? – спросил он у отворившей ему дверь в сени пожилой, чисто одетой женщины.

– Дома-с, пожалуйте; как об вас сказать?

– Скажите: из уезда землевладелец один, фамилию я сам ему скажу.

– Пожалуйте, – повторила женщина, вводя его в небольшую, чисто, как она сама, но бедно глядевшую комнату, с расставленными чинно по стенкам дешевыми стульями, крытыми полосатым тиком, крашеным столом, покрытым ярославскою салфеткой, и окнами без занавесей и стор.

– Они сейчас пожалуют, – сказала женщина, уходя в соседнюю комнату.

Из нее действительно вышел чрез минуту исправник, человек лет сорока пяти, высокий и худой, с несколько болезненным и строгим лицом и подвязанною черною шелковою полосою рукою, застегнутый на все пуговицы сюртука и с Георгиевским крестом в петлице.

Он приветствовал вошедшего учтивым наклонением головы и вопросительно уставился на него большими, серьезными и умными глазами.

– Позвольте вам представиться: Свищов, вашего уезда… помещик, – как говорилось в крепостные времена…

И он щелкнул каблуками на военный манер.

Исправник молча кивнул подбородком.

– Желал бы, если позволите, – продолжал тот, покручивая ус и как бы шутливо, – получить от вас аудиенцию