За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Не повезло вам нынче, дружище; печально, весьма печально. Говорят, вы продали Эмблера этому субъекту, Гильдерстейну.

Сердце Джорджа оборвалось.

«Что, так скоро? – подумал он. – Всем уже растрепал! Неужели этот прохвост получит моего коня – МОЕГО КОНЯ?!»

Ответил же он с полным спокойствием:

– Мне нужны были деньги.

Уинлоу, не лишенный чувства такта, сменил тему.

В тот же вечер, позднее, Джордж сидел у окна в «Клубе стоиков», обозревая Пикадилли. Из-под козырька ладони он видел, как спешат на восток и на запад хэнсомы; за каждым стеклом белел диск лица, а то и два диска – совсем рядом. Тихое гудение лондонских улиц проникало в клубную гостиную вместе с прохладой, спутницей тьмы. В Грин-парке все замерло; деревья, подсвеченные фонарями, визуально углубляли сумрак, а высоко над городом и звезды, и лиловое небо казались прикрытыми золотой кисеей. Бесконечным потоком шли мимо Джорджа люди. Некоторые взглядывали на освещенные окна и на молодого человека во фраке, с белоснежной грудью. Многие думали при этом: «Ишь какой щеголь! Небось ему только и дела, что ждать, покуда батюшкино наследство само в руки приплывет. Я бы с ним местами-то поменялся!» Случалось, впрочем, что тот или иной прохожий бормотал: «Не с добра парень в окошке торчит – одиноко ему, поди!»

А Джордж, улавливая эти взгляды, только крепче сжимал рот; лишь изредка его губы морщила горькая усмешка, зато лоб до сих пор ощущал бархатистость конской морды, зато глаза, никому не видимые под ладонью, были темны от боли.

Глава 11. Мистер Бартер выходит на прогулку

Событие начаться в доме священника могло теперь в любую секунду. Преподобный, который сам не страдал принципиально, не терпел ни мыслей о чужих страданиях, ни тем паче их вида. Впрочем, до сего дня ему и не приходилось ни мыслить, ни терпеть, ибо жена его на все вопросы отвечала одно: «Нет, дорогой, нет, я в порядке; правда-правда, это пустяки». Притом же говорила она улыбаясь – пусть и побелевшими губами. Однако в это утро, выдавливая привычные слова, миссис Бартер не сумела выдавить заодно и улыбку. Не прочел преподобный в ее глазах и привычного неистребимого оптимизма; единственным, что ей удалось произнести, да и то скрипя зубами, было:

– Хассел, пошли за доктором Уилсоном.

Преподобный сначала закрыл глаза, а уж потом поцеловал жену – его пугало мертвенно-белое лицо с ввалившимся ртом. Через пять минут грум уже спешил в Корнмаркет верхом на коренастом чалом жеребчике, а преподобный стоял посреди своего кабинета, озирая, словно с мольбой о содействии, всех по очереди домашних божков. Наконец, он взял одну из своих крикетных бит и принялся полировать ее. Шестнадцать лет назад, когда появлялся на свет Хассел-младший, Хассела-старшего застали врасплох звуки, не забытые им и по сей день. Звуки эти впечатались в память и нервы, и преподобный ни за что, ни за какие блага мира, не согласился бы повторить кошмарный опыт. С тех пор эти звуки регулярно раздавались в пасторском доме, ибо миссис Бартер была, подобно большинству жен, героиней, но мистер Бартер, хотя и привык к повторениям, поныне испытывал панический ужас. Казалось, Провидение придерживает эмоции, предназначенные мистеру Бартеру на время всего процесса: копит, чтобы дать им выход в последний момент. Мистер Бартер поставил биту на место, закупорил флакон с полиролью и вновь воззрился на домашних божков. Ни один из них не пришел к нему на помощь. Мысли его двинулись по тому же кругу, по которому бегали уже целых десять раз. «Мне нельзя уходить. Я должен дождаться Уилсона. Случиться может что угодно. С другой стороны, с ней же нянька. И потом, я ведь сделать ничего не сумею. Бедняжка Роза, моя дорогая бедняжка! Мой долг… Что это? Нет, нечего мне путаться под ногами».

И преподобный, бессознательно не поднимая шума, открыл дверь и бессознательно сменил привычный шаг на передвижение на цыпочках. Он подкрался к вешалке, снял свою черную соломенную шляпу, все так же крадучись и не отдавая себе отчета в том, что крадется, вышел за порог и, не колеблясь более, двинулся по проселочной дороге.

Три минуты спустя он возник снова, приблизился к дому быстрее, чем покинул его, ворвался в холл, взбежал по лестнице и вошел в спальню жены.

– Роза, милая, могу я тебе чем-нибудь помочь?

Миссис Бартер выпростала руку, и на миг ее глаза вспыхнули озлоблением. Сквозь закушенный рот прорвалось едва различимое:

– Нет, милый, ничем. Иди лучше погуляй.

Мистер Бартер приложился губами к дрожащей руке жены и попятился к двери. Оказавшись в коридоре, он воздел руку, стиснутую в кулак, рысью сбежал со ступеней и вторично исчез из виду. Он шагал все быстрее, и скоро деревня осталась позади. Теперь, когда преподобного окружали сплошь милые сельские виды, приятные звуки и запахи, нервы его начали восстанавливаться. Он даже был в состоянии думать о посторонних вещах – например, о школьных отметках Сесила (далеко не удовлетворительных); о деревенском старике Хермоне (преподобный подозревал, что Хермон кашляет нарочно: вот, мол, бронхит у меня, значит – не грех портвейну тяпнуть лишний разочек); о матче-реванше с крикетной командой Колдингема и о своей уверенности в том, что с их левши подающего можно сбить спесь хорошим ударом; о новом издании Псалтыри, о нерадении к посещениям церкви Божией пяти семейств, что обосновались на севере деревни (они хитрее, неподатливее остальных, да и вид у них нездешний, не английский – чересчур смуглы). Размышляя обо всех этих предметах, мистер Бартер забыл то, что хотел забыть, однако, едва послышался стук колес, шагнул с проселка на засеянное поле, как бы с целью оценить виды на урожай, и ждал, скрытый колосьями, пока проедет экипаж. Это оказался не доктор Уилсон – а ведь мог оказаться и он, – поэтому на ближайшей развилке преподобный бессознательно свернул с дороги на Корнмаркет.

Был полдень, когда мистер Бартер дошагал до Колдингема, деревни в шести милях от Уорстед-Скейнс. Мистеру Бартеру хотелось выпить стакан пива, но посещение пивной не приличествовало сану, и он пошел на кладбище при церкви. Там он уселся на скамью под платаном, напротив участка, отведенного членам семьи Уинлоу, ибо Колдингем был вотчиной лорда Монтроссора и всех Уинлоу предавали земле именно здесь. В ветвях, над могилами, деловито жужжали пчелы, а мистер Бартер думал: «Прекрасное место. У нас в Уорстед-Скейнс и близко нет ничего подобного…»

Внезапно его как подбросило: нельзя и дальше сидеть здесь, предаваясь размышлениям! А что, если его жена умрет?