За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Он прошел еще немного – тропа забирала вниз – и оказался на лугу. Там был в разгаре крикетный матч, и мистер Бартер, сам того не желая, остановился посмотреть. Играла колдингемская команда. Да, он не ошибся: подача у левши мощная, и мяч после отскока меняет траекторию – с офсайда на легсайд (обычное дело у левшей), но летит-то мячик недалеко, ох недалеко! Мистер Бартер шагнул за линию, к самым воротцам – так будет виден угол смены траектории. Игра настолько поглотила мистера Бартера, что он не сразу узнал достопочтенного Джеффри Уинлоу, который, в наколенниках и сине-зеленом блейзере, курил сигару, оседлав складной стул.

– Уинлоу! – воскликнул мистер Батлер. – Так это ваша команда играет против деревенских? Жаль, не могу задерживаться, а то полюбовался бы, как вы подаете. Я просто шел мимо – дела, знаете ли, забросили меня в ваши края, – но мне пора домой!

Неподдельная серьезность физиономии преподобного возбудила в Уинлоу интерес.

– А может, останетесь, пообедаете с нами?

– Нет, никак нельзя. Моя жена… В общем, я должен идти!

– Ах вон что! В таком случае, конечно, ступайте.

Достопочтенный Уинлоу глядел в разгоряченное лицо преподобного почти томно, ибо исход каждой ситуации, включая эту конкретную, зависел от движения его голубых глаз, что было ему хорошо известно.

– Кстати, – заговорил Уинлоу, – Джордж Пендайс, похоже, принял изрядный удар судьбы. Ему пришлось продать своего жеребца. Я виделся с ним в Эпсоме на позапрошлой неделе.

Мистер Бартер оживился.

– Я всегда был уверен, что Джордж Пендайс доиграется с этими своими скачками. Прискорбная весть, весьма прискорбная.

– Говорят, – продолжал Уинлоу, – что только в четверг он потерял четыре тысячи фунтов. А ведь он и без того был по уши в долгах – это-то мне доподлинно известно. Бедняга Джордж! На редкость славный малый – и такое невезенье!

– Я тоже сочувствую молодому Пендайсу, – поддакнул мистер Бартер. – Он и без долгов угодил в переплет.

Лучик любопытства пробил вечную апатичность голубых глаз достопочтенного Джеффри.

– Вы намекаете на миссис… Я угадал? До меня доходили слухи – людей ведь молчать не заставишь. Жаль беднягу сквайра и миссис Пендайс. Надеюсь, они отыщут выход.

Преподобный нахмурился.

– Я сделал все, что было в моих силах, – отчеканил он. – Ого! Отличный удар, сэр! Я всегда говорил: достаточно капли отваги, и этот ваш хваленый левша будет повержен. Он, конечно, может так подать, что мяч траекторию сменит, да только недалеко улетит, в этом все дело. Ох, я заболтался. Мне нужно домой!

И вновь на лицо мистера Бартера легла тень неподдельной серьезности.

– Стало быть, в четверг вы играете за колдингемцев против нашей команды? Тогда до скорого!

Достопочтенный Уинлоу отвечал кивком. Преподобный Бартер тоже кивнул и двинулся к деревне.

На церковный двор он больше не пошел, а пустился шагать по тропе через поля. Он проголодался, его мучила жажда. В одной из его проповедей был следующий пассаж: «Нам следует смирять свои аппетиты. Лишь ежедневным воздержанием, пусть в мелочах, мы достигнем истинных высот духа. Не преуспев же в этом, не можем и уповать на познание Господа». И в пасторском доме, и в деревне хорошо знали, что дух преподобного возносится на высоты поистине опасные, если только по какой-то причине преподобный пропускает одну из трапез. Ибо дух сей был заключен в отменно здоровую плоть, чьи функции (в частности, пищеварительная) четкостью могли соперничать с часовым механизмом, сигналы же, посылаемые этой плотью, были регулярны, мощны и не терпели игнорирования. Преподобный, прочитав эту проповедь, взялся весьма часто и по целой неделе, а то и долее отказывать себе во втором стакане эля за обедом или в сигаре после ужина (сигару он заменял трубкой). Он искренне верил, что таким образом достигает духовных высот; как знать – может, он их и достигал. А если и нет, все равно некому было это заметить, поскольку прихожане в большинстве своем полагали, будто мистер Бартер духовно выше их уже потому только, что он их пастор. Что до незначительного меньшинства, лишь некоторые его представители не принимали во внимание тот факт, что мистер Бартер является их пастором в силу необходимости, благодаря совершенству системы наследования, коя поставила его над ними почти автоматически, не учитывая его личных склонностей. Преподобный Бартер пользовался тем большим уважением, что не мог быть смещен; паства радовалась, что ею руководит тот, кому приход достался по наследству, а не какой-нибудь викаришка вроде колдингемского, чья должность зависит от чужой воли. У преподобного же Бартера все члены прихода (за вычетом двух отпетых типов и одного атеиста), будь они консерваторы или либералы (последние обнаружили себя сравнительно недавно, когда стала распространяться уверенность в том, что выборы действительно тайные), свято веровали в систему наследования.

Мистер Бартер бессознательно направил стопы свои к Блетчингему, где была таверна, известная как «приют умеренности». Все в нем противилось и лимонаду, и имбирному пиву среди дня (ни одно ни другое не согрело бы его кровь и не успокоило нервы), однако он знал, что больше пойти некуда. И потому, завидев шпиль блетчингемской церкви, преподобный воспрянул духом.

«Хлеб и сыр, – думал мистер Бартер. – Что может быть лучше хлеба с сыром? Да еще мне там кофе сварят».

В этой чашке кофе мистер Бартер находил нечто символическое, импонирующее его состоянию. Кофе был крепчайший, бодрящий; аромат от него шел особый – так пахнет только кофе, который готовят в сельской местности. Мистер Бартер сделал всего несколько глотков и продолжил путь. После первого поворота ему предстала сельская школа; из ее стен доносилось размеренное, но нестройное гудение – похоже было, что работает машина, отслужившая свой срок. Преподобный остановился послушать. Привалившись к стене, что ограничивала пространство для игр, он пытался различить слова, произносимые нараспев, как в молитве. Получалось следующее: «Дважды два – четыре, дважды четыре – шесть, дважды шесть – восемь». Преподобный пошел дальше, размышляя: «Прекрасно! Впрочем, если мы все пустим на самотек, одному Господу ведомо, что получится: чего доброго, эти дети, когда вырастут, не будут знать своего места». И чело его омрачилось.

Мистер Бартер перелез через изгородь и зашагал по тропе. Воздух звенел от пения жаворонков, стебли клевера клонились под тяжестью пчел. Поле плавно сходило к небольшому пруду, затененному ивами; ярдах в тридцати от пруда, под палящим солнцем, был привязан к колышку старый, донельзя костлявый конь. Обнажая желтые зубы,