Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

её отправил в Свердловск папка посмотреть, как устроилась дочь на новом месте, ну и поддержать родительской заботой. Они оба из моих писем уловили мой мрачный настрой и обеспокоились: что-то у дочери не так.

Мама ахала, увидев мою комнату-казарму на шестом этаже. И охала от моей худобы и осунувшемуся лицу. Привезла пару платьев-обновок, сшитых ею для меня. Одно платье шерстяное, повседневное, чтобы в нём заниматься на химфаке, сидеть в библиотеке. Второе платье нарядное, из плотного красного китайского шёлка, с отделкой у ворота аппликацией из чёрного бархата. Я сразу догадалась, что мама перешила своё платье, залежавшееся у неё с лучших времён, когда наша семья жила в относительном достатке. Стали примерять, и мама увидела, что платья в талии надо существенно ушивать – так я похудела за истекшее время. И мама взяла иголку и быстренько подогнала платья под мой размер. К вечеру уехала на вокзал, у неё был билет на ночной поезд.

22 декабря мой день рождения. Это по паспорту он 22 декабря, а родилась я ночью 21 декабря, поэтому мои друзья-подруги говорили мне:

– Надо же, как тебе повезло: ты родилась в тот же день, когда Сталин родился.

Ну, положим, Сталин в моём рождении ни при чём.

Чтобы хоть как-то отметить мой знаменательный день рождения и 18 лет, я принарядилась в перешитое мамино платье и… пошла в фотографию. Сфотографировалась, вернулась в общежитие, переоделась и – всё!

Меня очень тянуло домой. Наш миасский деревенской постройки дом хоть и не имел городских удобств, но в нём было уютно от тёплой печки, домашней еды и – вот! Как в стихотворении Есенина «Письмо к матери» из окон нашего дома «струился несказанный тот вечерний свет», и в этом доме меня всегда ждали папа и мама, бабушка и братик Генка – родные люди.

Да и теперь мои родные и близкие не забыли меня. 18 декабря пришло письмо из Красноуральска от моего брата Евгения. У него началась преддипломная практика в этом городе, и он, бедняга, тоже тосковал и пребывал в мучительных раздумьях о себе и времени. «Никто так просто не оценит тебя и не даст тебе дороги, нужно, оказывается, драться» – писал он. Эта мысль была противна брату и казалась проявлением «закона джунглей». Но мысль-то верная. Это мы привыкли, что нас с детства вела школа в «светлое будущее», а при столкновении с действительностью впадали в противоречие с самими собой и с окружающим. Трудно было идти по самостоятельной дороге, лишёнными школьной и родительской опеки. Ведь в школе и дома всё было ясным: знай себе учись и делай, что тебе скажут старшие.

Не забыл брат и о моём дне рождения. В этом же письме написал:

«Я хочу поздравить тебя, Люсен, с днём рождения. Искренне хочу тебе всего хорошего. Как мне жаль, что в этот день я не буду с тобой, т.к. боюсь, что будешь чувствовать себя одинокой, чего я не хочу. Не «не хочу», а… сам не знаю что.

Мне бы очень хотелось в этот день доставить тебе какую-нибудь, хоть маленькую, радость, но это невозможно. Всё-таки это печально быть в таком большом городе в такой день одной, если у тебя ещё нет друзей. Но ты знай: этот день здесь, для себя я всё равно отмечу и постараюсь быть хорошим, как будто бы ты около меня. До свидания».

И видимо, у брата узнал мой адрес Никола – все мне писали на химфак, Ленина 13Б, а не в общежитие. Это было первое его письмо после нашего «разрыва» в Миассе, поэтому письмо написано коротко и суховато. Из его письма было понятно, что он не прочь возобновить нашу переписку, но не знал, как я к этому отнесусь.

«Свердловск-58, вч 92851 «а».

Декабрь 1957 г.

Здравствуй, Люсёнок!!

Ну, вот я уж старый, но далеко ещё не бравый солдат.

Служу в Свердловске. Служба проходит сравнительно неплохо. Люсен, 21 декабря день твоего рождения. Поздравляю тебя с 18-летием, а заодно и с наступающим Новым годом. Желаю счастья, здоровья, успехов в учёбе и многих других приятных вещей. Ну вот у меня всё.

С приветом, Ник».

И моя восторженная приписка на письме: «Спасибо, Николка!!! Я очень тронута, что ты думаешь обо мне и даже не забыл дня моего рождения. Спасибо, Ник!!!»

Оказывается, он служит в армии совсем близко от меня, но не в самом городе, а где-то в Свердловской области. Как узнать, где? Тогда не было нынешних мобильников и телефонов, связь поддерживалась письмами. Если мне надо было срочно позвонить родителям, я должна была ехать на переговорный пункт главпочтамта, отсылать телеграмму с вызовом их на почту в Миассе такого-то числа, на такое-то время. В назначенное время я опять ехала на почтамт и ждала по междугородному телефону звонка из Миасса. Но я не могла звонить Николе – он был на военной службе в армии. А он не мог звонить мне.

19 января, через месяц после первого, я снова получила от него письмо:

«Люся, здравствуй!

Прошу предварительного прощения за беспокойство моим письмом, которое отнимет время для чтения. Милая Люсен, ты должна понять меня так, как будет изложено в этом письме. Как ты уже знаешь, прошло почти два года с тех пор, как мы с тобой расстались или стали как бы чужими, но ты пойми, за это время я не забыл тебя, хотя я старался это сделать, ибо у меня были объективные обстоятельства. Напротив, ты была всегда со мною, в какой бы обстановке ни была, и всегда я думал только о тебе. Я понял, что мне без тебя в жизни будет пусто и неинтересно жить. Вот поэтому ты должна ответить так же искренне, если у тебя остались те же чувства, которые были прежде. Я не могу примириться с той мыслью, что ты потеряна мною навсегда. Это письмо пишу и очень жду ответ, что оно будет решать всё наше будущее. Ты должна ответить не позднее, как получишь письмо.

Прости, что я так откровенно написал. По-другому поступить я не могу, потому что слишком переполнена моя душа теми чувствами, которые влекут меня к тебе. С приветом, Ник».

Теперь, спустя многие годы, мне стыдно за то, что я так изводила парня, хотя и не была совсем «бесчувственной колодой», как иногда думала о себе. Видимо, душа моя вполне созрела, а моя женская плоть находилась в детском, незрелом состоянии. Замуж? Ну нет! Мне ещё