Собака за моим столом - Клоди Хунцингер

— Благодушие и умиротворение. — Опять не то. — Ответственность. — Да, но не совсем, надо еще подумать. — Предчувствие. — Да, но чего-то еще не хватает. — Необратимость? — Вот. Запах, который долго раздумывал, а теперь осторожно к вам приближается, словно неминуемое бедствие, который шепчет, пусть тебя унесет, пусть рассеет по траве, оставь все, уже слишком поздно, дорогая, слишком поздно для слишком многого, не думай об этом, просто вдыхай нежность того, что осталось.

Выбежав из дома, Йес принялась читать землю черным, блестящим, умным носом, насаженным на длинную собачью морду. У каждого свой способ думать.

Я вновь вижу Литани в тот день в Буа Бани. Одинокую. Она была еще далеко, просто маленький силуэт. С течением времени она постарела, полысела, да и мы ничем не лучше. Она по-прежнему пасется, она все время пасется, она пасется не переставая, как Григ читает не переставая. А как она мудро пасется, терпеливо, молчаливо, со знанием дела, как она разбирается в травах, отвергая выжженные/жгучие цветы зверобоя продырявленного, шелковистые/целительные листья наперстянки, как и гладкие — ландыша на затененной кромке опушки, и листья безвременника, напоенные колхицином, это все сильнейшие сердечные средства, как будто гора хотела заставить ваше сердце биться быстрее, или медленнее, или вообще отправить на тот свет.

Я представила ей Йес.

По возвращении Йес продемонстрировала, что такое жизненный кризис. Она бросилась прямо на супружескую кровать, потом спрыгнула на пол, потом снова на кровать, а потом снова, а на полу, то есть на всем пространстве первого этажа, выписывала круги, как вертящийся дервиш, с яростным лаем, как будто вопила от радости. Она нашла настоящий дом. Я думала, а что, если ее ищут, что, если ее преследуют. Мучитель может испытывать привязанность к жертве. Я вновь вспомнила белые лезвия фар, обшаривающие мою комнату накануне ее появления здесь, фарфоровые лезвия. И пообещала себе быть бдительной. Мир почернел.

Вид сверху/Внутреннее зрение

Пустельга, птица семейства соколиных, обладает зрением в восемь-десять раз более острым, чем мое. Ее поле зрения в два с половиной раза шире моего. Зрение микроскопическое и телескопическое. Возможно усиление яркости света и увеличение контрастов. Порой в сумерках я мысленно парю над нашим домом, стараясь слиться душой с душой ночного хищника.

Комментарии

1

1. Перевод В. Микушевича. Здесь и далее примеч. пер.

2

2. Дженет Фрейм (1924–2004) — новозеландская писательница, писала на английском языке. В том числе автор романа «Ангел за моим столом».

15

Наивно думать, будто ты поселился где-то на краю мира, порой, как и везде, воздух в Буа Бани пах смертью. Этот запах проникал сюда сильными ядовитыми волнами, которые ветер приносил из долины.

16

Примечание: Сегодня все утро над нами кружили серебристо-пепельные журавли, а потом потянулись куда-то на восток, к Рейну. Острие их треугольника то расплывалось, то вновь приобретало форму стрелы, словно намагниченный предмет.

Примечание: Этим утром, открыв выходящую на луг дверь, я оказалась нос к носу с некрупной коровой, черной, с белыми пятнами, кажется, она как раз собиралась уходить. Карие, обрамленные черным глаза, мечтательные, внимательные. Толстый язык. Мощное дыхание с запахом перебродившей травы. Вымя, не обремененное молоком. Телочка. Она вела себя как обычное домашнее животное, мотала хвостом, отгоняя мух, передвигалась с медлительностью жертвы, растерянная, не понимающая мира, в который ее бросили, не объяснив, куда идти, просто выведя на дорогу. Йес вела себя идеально: даже не пошевелилась. Она сидела рядом со мной, бдительная, сосредоточенная, охраняющая свою любимую овечку.

17

Потом — еще стоял октябрь — пришли белые облака. Облака — это как эманации нашего мозга, сразу видно, что нас тревожит. Это были маленькие белые облачка, круглые, плотные, многочисленные, целая флотилия, словно черепа, вымытые из оссуария половодьем, они фланировали по синему небу и на моих глазах начинали таять, превращаясь в стадо ягнят, но в ягнят без шерсти, ягнят, лишенных шубки, чья голая кожа казалась перламутровой от лимфы, искрилась и мерцала, а между тем небо стало рекой, по которой плыли мертвые, залитые светом ягнята, плыли, уносимые течением, и небо за ними оставалось пустым, синим, омытым половодьем, словно заброшенная скотобойня, омытая кровью. Когда я был в национальной овчарне в Шато де Рамбуйе, рассказывал мне как-то Григ, нас пове-ли в Ла-Виллет на экскурсию. Пришлось перешагивать через реки крови. Это было ударом для всех. И все-таки кое к чему нас в Рамбуйе не подготовили: как самим забить ягненка. Это подстерегало нас за поворотом. Реальность всегда подстерегает за поворотом. Я попросил одного крестьянина научить меня.

Он велел содрать с ягненка шкуру, что я и сделал, не задавая лишних вопросов, просто наглядный урок. Потом надо было надрезать шкуру под грудной клеткой. Вынуть сердце. Положить его на поднос. Затем отрезать один за другим темные слои печени, при этом внимательно осматривать все складки, чтобы не пропустить желчный пузырь, отливающий зеленым. Осторожно его извлечь. Я вертел его в руке, и он сверкал на солнце, как крошечная реторта, в которой содержится квинтэссенция горького знания или скрывается тайна мира.

Этой странной осенью как будто что-то сдвинулось с места, что-то унесло ветром прямо на наших глазах. Некое движение, словно всех нас изгнали. Кто-то изгнал.

Созревшие семена наперстянки, оторвавшись от священных стеблей, пустились в путь, перемещаясь по ветру в одном направлении.

Однажды утром исчезли телефонные и телеграфные сети. Ни экранов. Ни радио. Мир в одно мгновение стал безгрешным. Стертым. Все стерлось. Пустое досье. Что-то было в этом гнетущее — представьте себе потускневшую равнину. Отравленную? Под наркозом или наркотиками? Как после биологической войны? Антитеррористических учений? Я подумала: посмотри, что с тобой случилось. Просто посмотри. Ничего другого, просто посмотри. Ничего не делай. Смотри ушами. Слушай глазами. Напряги крылья носа. Хотела бы я, чтобы это был Апокалипсис. Мне случалось представлять себя ангелом-губителем. Но это длилось недолго. Просто авария на электросети. Содержимое двух морозилок не успевало подтаять.

Осень свалилась как снег на голову, забросав нас дождями и ветрами, ветрами с их трофеями: зелеными, желтыми, темно-красными. Но Апокалипсиса не было. Впрочем, он приходит каждую секунду, его усердная стрела летит и вибрирует, но никогда не достигает цели. Читайте Зенона Элейского[29]. Итак, Апокалипсис проплывал над головами, оставив нам последнюю малину. Гигантские ягоды. Ягоды, прекрасные, как рты.