Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

– Что там? Провиант? – спросила Кайла, не двигаясь в сторону стола.

Рон посмотрел по сторонам:

– Где твой чудо-мальчик?

– Я же сказала, что он не мой, – сказала я.

– Нет? Разве контракт не действует как своего рода… феромон?

– Ну, не до такой же степени, – сказала я, глядя на то, как ловко Джереми поворачивает пробку и вытаскивает ее из бутылки. Когда он повернулся и увидел меня, он приподнял бутылку, как бы поднимая тост. Я улыбнулась и приподняла свою чашку с водой.

– Знаешь, как говорят, – сказала Кайла, беря Рона под руку. – Те, кто не может сочинять, спят с теми, кто может. Может, именно это заставляет всех вас работать за копейки – близость к литературному гению?

Мэри подняла бокал и улыбнулась, когда Джереми наполнил его. Дотронулась своим бокалом до его бутылки пива. Они рассмеялись. Во время разговора с ней он казался мне менее напряженным, практически расслабленным. Мэри была такой симпатичной и милой. Она умела создавать непринужденную обстановку, и я завидовала этой ее способности.

Я незаметно ушла в туалет, села на унитаз и спрятала ноги под пушистым розовым ковриком для ванны. Итак, Джереми Гранд, многообещающий писатель из «Шоэта», друг Фрэнни Грея (каким бы странным это мне ни казалось), был также и Джереми Гринбергом, выросшим в Нью-Джерси, сыном людей, переживших Холокост.

Возможно, их сближала противоположность натур – очаровательного Фрэнни, воспитанного двумя близкими по духу литераторами, и мрачного Джереми, чьи родители пережили страшные тяготы. Именно это сделало их такими, какими они были, и дало им столько уверенности в своем творчестве. На каком же этапе меня покинула эта уверенность? Нельзя сказать, что я выросла обожаемой всеми или травмированной чем-то. Во мне вообще не было ничего особенного. Как при такой обычной жизни, как у меня, могла родиться достойная история?

Кайла с ее комментарием о притягательности писателей напоминала мне маму, которая смешивала свое недовольство моей работой в издательстве с надеждой, что я смогу найти там успешного молодого писателя в мужья, или хотя бы в друзей, которые внесли бы оживление в мою унылую (по ее мнению) социальную жизнь. Она никогда не принимала всерьез идею о том, что я могу сама стать писательницей. После выпуска, когда я размышляла о том, чтобы получить степень магистра изящных искусств по беллетристике, она сказала мне, что «иметь некоторый талант – это хорошо для хобби, но это не настоящая профессия. Если ты не гений, то какой в этом смысл?» Мне было бы легче принять ее мнение, если бы у нас под боком не было невероятного гения в лице моего старшего брата Дэнни. Дэнни, казалось, решал задачки, еще будучи в утробе матери, и он был живым олицетворением идеи о том, что особенными рождаются, а не становятся.

Когда я вышла из ванной, Рон и Кайла сидели в стороне, а Джереми и Мэри продолжали разговаривать. Теперь они стояли чуть ближе друг к другу и ели чизкейки из одной тарелки, которую Мэри держала на весу между ними. Стараясь не поднимать голову, я направилась к двери.

11

Проснувшись утром в воскресенье в отвратительном настроении, я была еще больше раздосадована тем, что стоял один из тех редких для Нью-Йорка свежих и чистых летних деньков, когда ты чувствуешь, что просто обязан выйти на улицу. Однако солнце и голубое небо не поднимали мне настроение, а только подчеркивали серость и грязные тротуары Верхнего Вест-Сайда.

Схватив старый плед, я прошла по Бродвею к парку Риверсайд, надеясь найти тихое местечко, чтобы почитать новый детективный роман Марты Гримс, который я стащила со склада на работе. Однако мои надежды забыться на пару часов, погрузившись в книгу, быстро рассеялась. Как бы я ни меняла положение тела, корни дерева, под которым я уселась, врезались мне в спину. К тому же я не могла не отвлекаться на энергичный бит «Ла бамба» из чьего-то переносного магнитофона. Весь этот гвалт напоминал мне о том, почему жизнь в городе вызывает у меня такое разочарование.

Нью-Йорк больше не казался мне романтически неказистым. Он казался мне агрессивным и высокомерным. Я устала от шума, от затхлой вони мешков с мусором, лежащих на тротуарах, от компаний агрессивных парней в шортах из спандекса, рассекающих по парку на велосипедах, от теплого воздуха с запахом копоти, который поднимался от решеток метро, когда я проходила рядом, отчего во рту чувствовался привкус металла.

В понедельник утром, когда Мэри практически накинулась на меня с вопросом, почему я так рано ушла с вечеринки, мое настроение было ничуть не лучше.

– Все же только начиналось, – сказала она, присаживаясь на краешек моего стола. – У Минди есть выход на крышу, так что все пошли туда танцевать.

– Все?

– Ну, Рон, конечно, не пошел, – сказала она, бездумно перебирая карточки моей адресной книги от «Ролодекс». – Но там были почти все, включая Джереми.

Мэри охотно поделилась со мной тем, что она узнала о Джереми. В основном это касалось его учебы в частном университете Вассар и его путешествий. После окончания университета он поехал в пеший поход в Непал, где однажды в переполненном баре Катманду узнал от врача-экспата[10] о лепрозориях Непала.

– И, вуаля, вот вам вдохновение и основа для романа, – сказала Мэри.

– Это прямо настоящее приключение, – сказала я, стараясь казаться не слишком-то удивленной.

Мэри наклонилась ко мне, как будто собиралась рассказать мне секрет:

– И представь себе, он оплатил эту поездку деньгами, которые ему подарили на бар-митцва[11]. Как тебе такое, невероятно, правда?

Я оценила его смелость. Сама бы я не решилась потратить все свои сбережения на одну большую поездку в Непал, да еще и самостоятельную. Но как бы мне ни нравилась его книга, я все еще не понимала, как мне следует относиться к его желанию написать о прокаженной девочке из Непала. Это гениально и смело или все же абсурдно и самонадеянно? Я стеснялась высказать свое мнение в литературе, а вот он, Джереми, написал сотни страниц о девочке с другого континента из абсолютно другого мира, и при этом получилось весьма убедительно.

Тем же утром Малькольм вызвал меня в свой кабинет. Я взяла узкий блокнот для записей, хотя у меня было подозрение, что он просто хочет узнать подробности о той «прогрессивной» вечеринке. Кто больше всех напился, не появились ли у нас новые неожиданные парочки и так далее. Но когда я села на кресло напротив него,