Острые - Анна Павлова

– И кто же им управляет? Раскройте скобки, пожалуйста.

– Это очень просто: им управляет псиоператор. Я смотрю, вы совсем ничего не знаете, но в этом нет ничего плохого, очень многие, даже образованные люди этого не знают, потому что не интересуются. Нас запрограммировали не интересоваться. Псиоператор – это человек, а может, и не человек, потому что поставить человека следить за каждым человеком затратно, поэтому это скорее программа, которая направляет психотронное оружие на людей. На нас с вами. Его воздействие невидимо, потому что используются незаметные глазу электромагнитные лучи. Их направляют с помощью электромагнитных волн, радиоволн, с помощью технологий, сейчас вообще очень много разных волн вокруг нас. Вы видели логотип вайфая? Там нарисована волна, так что и с помощью этих волн псиоператоры оказывают свое воздействие на человека.

– Но вы ведь сказали, что можно отказаться от воздействия?

– Да, это так. Но дело в том, что нам пока не вживляют никаких чипов, чтобы можно было внятно отказаться, хотя мне кажется, если бы вживляли, этот процесс отнюдь не был бы добровольным. Чипы не так уж и нужны, когда человек сам каждый день добровольно пользуется гаджетами, от которых идут различные излучения. Это смартфоны, вайфай, телевизор, радиоприемники. Сейчас очень часто смартфоны, планшеты и интернет используют в школах, в вузах. Это является не чем иным, как попыткой с малых лет встроить человека в систему и управлять его сознанием с помощью психотронного оружия. Люди сами дают согласие на то, чтобы ими управляли. Посмотрите: в Советском Союзе образование было классическое и очень хорошее и каждый думал своей головой. Молодежь не сбивалась в стада, каждый был уникальным и отличался чем-то своим, а если кто-то и сбивался, то это были маленькие группировки и, как правило, они увлекались веяниями Запада. Вспомним, например, стиляг, которые слушали «Голос Америки»[10]. В любом случае это осуждалось нормальными людьми, потому что времена были другие. А сейчас посмотрите на молодежь: все бренды, тренды, мемы, все думают одинаково и выглядят одинаково. И теперь никто не хочет быть врачом, учителем или пожарным, все хотят быть блогерами и рэперами. Но вы, раз стали врачом, полагаю, все-таки из нормальных людей, вас еще не окончательно зомбировали. А остальных, большинство, мы уже не вытащим, потому что интересоваться они не приучены, да и информацию сложно найти. Когда все эти наработки появились в шестидесятых годах, они тут же стали засекреченными во всем мире. В университете я писал диплом по энцефалографии, но мой научный руководитель предложил работать по реограмме и заверил, что это более перспективное направление. Я согласился из осторожности. А потом я начал замечать, что мои коллеги, которые все-таки изучали энцефалограмму, один за другим стали куда-то пропадать. Кто-то просто не отвечал на мои звонки, у кого-то всегда были срочные дела – так я и не знаю, где они теперь. Конечно, их убрали. Остается только надеяться, что не навсегда.

– Вы очень страшные вещи рассказываете. А сами не боитесь?

– Конечно боюсь. Я еще себя в относительной безопасности могу чувствовать, потому что смог наладить связь с псиоператором. Он хотел настроиться на мои ритмы, а я его опередил и первый настроился на его. Иногда мы с ним общаемся, поэтому я знаю, что меня не тронут. Но иррациональный страх все равно есть, иногда вдруг накрывает тревога за свою жизнь. Я не могу отрицать, что это тоже некое стороннее воздействие, ведь с помощью волн можно управлять интуицией человека и заставить его испытывать те или иные эмоции, когда для них нет оснований.

Павлу было двадцать четыре года. Он был выстиранный, выглаженный, выбритый и чистенький, как офисный работник. Пах стиральным порошком и будто чуть-чуть кислой сметаной.

– Вы же и сейчас пишете научную работу, верно?

– Да, докторскую диссертацию. Ее тема: «Манипулятивное воздействие проблесковых маячков и устройств для подачи специальных звуковых сигналов автомобилей экстренных и специальных государственных служб на нейропсихологию человека».

– Тем более. Это очень тяжелая работа. Вы как нейропсихолог должны знать, что тяжелый труд вызывает стресс, даже если он умственный. Поэтому стоит у нас полежать, чтобы дать себе отдохнуть, восстановиться. И с новыми силами, так сказать, в работу. К тому же в ваших словах очень много интересных идей, я не задумывался никогда… И я бы хотел узнать побольше. Давайте вы у нас полежите, отдохнете и все мне объясните?

Гранкин еле дошел до кабинета Сергея Викторовича – сжимал губы, жмурился, часто-часто моргал. Закрыл за собой дверь, оперся о шкаф и расхохотался до истерической икоты, до боли в уголках рта и мышцах живота.

– И что за анекдот тебе рассказали? – спросил Сергей Викторович, не отрывая глаз от монитора.

И Гранкин не смог ответить – снова подкатил скручивающий смех.

Личность Павла Ульяновича Кудрова висла тяжелой тенью над биографией половины учащихся Гериной школы и теперь знаменовала темные, но прошедшие времена. Школа была нормальной – то есть и так едва выносимой, а Паша нормальным не был. Спасало только, что его инициалы удобно складывались в «П. У. К.», но и это перестало веселить классе в третьем.

Его лицо – бледный круг с точками черт – одиннадцать лет висело на доске «Умники и умницы нашей школы», с высоты пялясь на лавки для переобувания, железные прутья гардероба и вход в столовку. Его имя звучало на уроках, в коридорах и учительских, и даже дома от него было некуда деться.

«Вот Паша Кудров уже в два года научился читать, а ты у нас – только в четыре. Бывают же такие одаренные дети».

«Четверка у тебя? А у Паши Кудрова? Как – тоже четверка? Наверное, ему специально дали сложнее вариант».

«Мне Кудрова сказала, Паша в девять лет всего Достоевского прочитал. А ты вообще знаешь, кто такой Достоевский?»

«Паша Кудров на Новый год попросил микроскоп».

«Паша Кудров без репетиторов уже и по-английски, и по-французски, и по-немецки, а ты артикли путаешь!»

«Вот ты на уроках болтаешь, а Паша Кудров не болтает на уроках. Все понял?»

«Сегодня смотрела программу о вундеркиндах. Как же людей награждает природа, вот тот же Паша Кудров!»

«Паша Кудров только классику слушает, мне его мама сказала. Его любимый композитор – Рахманинов».

«Да потому что Паше Кудрову на свое будущее не плевать, а тебе с твоим усердием только улицы мести!»

«Ты слышал, что Паша Кудров всероссийскую олимпиаду выиграл? Он теперь будет без ЕГЭ поступать в московский университет на бюджет».

Паша Кудров был идеальным ребенком: тихим, вежливым и таким умным, что родители бряцали им, как дорогой безделушкой. Носились как с породистой собачкой, и в какой-то момент он целиком завладел ими. К десяти годам он мог сносно поддержать разговор на трех языках, к одиннадцати – играл на пианино и скрипке на уровне слегка неуверенного выпускника музыкалки, в двенадцать мог назвать все ключевые события Второй мировой в точных датах. Одним своим существованием он терроризировал нормальных одноклассников – в смысле обычных, не поцелованных Богом или кем-то там в макушку. Учителя приносили его имя на собрания, а родители с собраний тащили по домам. И все знали: Паша Кудров катается по всем олимпиадам, Паша Кудров знает программу на три года вперед, Паша Кудров даже на физкультуре (вот где вся надежда) ровно укладывается в пятерочный минимум. И почти ни с кем толком не общается: тупые все для него.

Отвратительнее всего было то, что Паша Кудров даже не придуривался. Бывает редкий золотой типаж отличников – они вроде учатся, а в жизни люди как люди, даже не догадаешься, что задроты. И списать дадут, и про преподов посплетничают, и пригласят домой пить вонючие алкогольные коктейли, когда родители на даче. Паша Кудров был не из тех – он реально перся с дат, языков и Достоевского. Напоминал про домашку и палил списывавших на контрольных. Это было уже непростительно.

Его ненавидели тихо, но эффективно. Без настоящего мордобоя – могли спрятать его рюкзак и сменку на верхнем этаже, могли выпотрошить пенал в цветочный горшок, могли устроить