Пассажиры империала - Луи Арагон

доске, вставленной в полированную дубовую раму, выскакивал номер жильца, вызывавшего звонком прислугу. За большим стеклом в четыре ряда размещены были номера комнат четырёх этажей. На чёрном таинственном фоне. Жанно готов был подолгу стоять перед этой доской, гадая, какой номер засветится на чёрном фоне. Софи не любила этой игры: слишком мало движений. Зато Жанно любил всё, что давало ему повод помечтать. Он держал также пари: выскочит десятка, обязательно десятка, и ни за что на свете не отошёл бы от доски, пока не позвонит кто-нибудь из жильцов. Выскочила тройка. Проиграл.

Однажды Жанно объяснил эту игру тёте Жанне, и тётя Жанна сказала, что Жанно играет в лошадки. Почему в лошадки? От этого таинственность игры ещё увеличилась, и, стоя перед чёрной доской, Жанно воображал, что через стены бегут, бегут маленькие лошадки и держат в зубах разные номера. Жилец нажимает кнопку звонка у себя в комнате, и лошадка, приставленная к этой комнате, мчится вниз с чёрным номером, написанным на целлулоидной карточке.

И тут происходили скачки, — когда звонили двум лошадкам сразу. Которая из них примчится первой, пронесясь стрелой за поддельной тиснёной кожей и цветами лилий. В воображении Жанно лошадки были разные: на втором этаже — совершенно белые, на третьем — гнедые, на четвёртом (где жил сам Жанно) — рыжие, на пятом, у дам Манеску, — вороные.

А как хорошо было бы проскакать в костюме жокея на одной из этих лошадок, ну, например, на рыжей! Но так не бывает. Приходилось только воображать, как лошадки мчатся по всем этажам до самого низу, пробегая в толще стены. Там, наверно, совсем, совсем темно. Ничего не видно. Как же лошадки там бегут? А вдруг в темноте ошибутся и спутают дорогу? Вот умора-то! И Жанно хохотал, хохотал от души. А только этого не случалось, лошадки были ужасно хитрые и отлично выдрессированы. Они никогда не ошибались, не перепутывали номера, приносили их куда следует, убегали обратно и опять мчались в стене.

Иногда, если долго никто не звонил, слышно было, как они бешеным галопом носятся в толще стены. Должно быть, играли между собой, скакали наперегонки, выделывали всякие штуки. Леонтина утверждала, что это бегают мыши. Но Леонтина сама не знает, что говорит, и к тому же слышать не хочет про маленьких лошадок, не верит, смеётся. Подумайте, Леонтина воображает, будто она знает больше, чем тётя Жанна, — её хозяйка. Жанно решил не вступать в спор с Леонтиной. И с лакеем тоже решил не спорить — с тем самым человеком, который ужасно ругался, когда на чёрной доске выскакивал номерок. Уж он-то нещадно хлестал бы хлыстом бедных маленьких лошадок!

Слуги — совсем особые существа. Так говорит папа, а тётя Жанна и бабушка вполне с ним на этот счёт согласны. Все твердили, что слуги не такие люди, как господа. Впрочем, Жанно и сам это заметил: ведь господа не носят фартуков. А разве барыни носят чепчики, как Леонтина?

Жанно показалось просто уморительным, что бабушка стала бы вдруг носить чепец. На него напал непреодолимый смех, когда он представил себе, как бабушка в фартуке и чепце стоит на табуретке и моет окно.

— Что этот мальчишка смеётся, да ещё сам с собой? — сказала тётя Жанна. — Опять сочиняет какие-нибудь глупости!

Жанно стал оправдываться.

— Я думал про бабушку, как она стоит на табуретке в чепце и фартуке и моет окно.

— Нет, право, мальчишка чересчур уж глуп! И, по-твоему, это смешно? Воображаю, что это будет, когда ты вырастешь!

Жанно не любит тётю Жанну. Во-первых, она черноволосая, а он предпочитает белокурых. Да ещё она всегда ссорится с ним. Она считает унизительным для себя разговаривать с детьми. И всё пристаёт к Жанно со своими наставлениями, заявляет, что он слишком громко грызёт сухари и чавкает, когда ест. А когда пьёт молоко, то залезает носом в кружку. Нет, Жанно не любит тётю Жанну, а впрочем он и знать её не хочет, пусть себе лезет к нему и спрашивает, о чём он думает, а всё равно он думает о слугах и будет о них думать.

Слуги не такие люди, как мы. Они плохо одеты, то есть всё на них сшито из каких-то грубых, некрасивых, простых тканей. Леонтина, например, носит чёрную сборчатую юбку, совсем круглую, без всякого фасона, не то, что тётя Жанна или мадемуазель Петерсон. Материя на юбке жёсткая, пропылённая. А вверху серая кофта с высоким воротом, так бедно-бедно получается. Когда прислуживает за столом, надевает красивый белый передник с бретелями. Это мы ей даём передник.

Леонтина носит ещё тюлевый чепец овальной формы с накрахмаленной оборочкой вокруг головы, — можно считать его красивым или безобразным — как кому нравится. Такие чепцы носят в Анжере или где-то там ещё. А где же этот Анжер? Далеко? И кто там живёт? Слуги? Это их царство? Во всяком случае анжерский чепчик красивее того, который носит кухарка Элоди, — у неё на голове какая-то круглая лепёшка, купленная в магазине Бон-Марше, из чего-то белого, вроде коленкора, и в неё продёрнута резинка. Ладно, сойдёт для кухни. Не всё ли равно, в чём возиться у плиты. Элоди так всё на себе пачкает, просто с ума сойдёшь, как она пачкается.

У слуг лица лоснятся. У Элоди понятно почему: жарко возле плиты. А почему Леонтина такая же? У Леонтины ни малейшего румянца, губы бледные, кожа всегда немного влажная. Волосы она подбирает под чепчик, иногда они косицами выбиваются наружу, и Леонтина торопливо засовывает их обратно, и по этим прядям видно, что волосы у неё жёсткие, светло-каштановые и кажутся грязными. Лицо у Леонтины какое-то выпуклое, большой лоб, широкие щёки, опалённые ресницы, а бровей почти совсем нет. Чепец как будто оттягивает ей голову, и Леонтина постоянно откидывает её назад, а от этого шея у неё делается толстая, как у голубя. Она прибирает в номерах вместе с лакеем Пьером и прислуживает за столом. Встаёт она рано утром. Зимой накладывает уголь в фаянсовую печку «саламандру». Говорит она медленно и раскатывает букву «р».

У кухарки Элоди помятое лицо, рот всегда полуоткрыт, глаза сильно косят. Даже Жанно понимает, что она очень маленького роста. Она ставит у плиты скамеечку и взбирается на неё, чтобы заглянуть в котёл красной меди. В кухне дымно и темно. Экономят электричество. К тому же у Элоди хорошее зрение, так чего же тут! Если случится, что свет зажгут пораньше, папа поднимает бурю! «Сразу видно, голубушка, что не вы платите за электричество! Где вы находитесь? В опере, что