Под стук копыт - Владимир Романович Козин

он носил для дынь и ягнят. Когда-то он шел с Красной Армией через пески и миражи на Серахс, бойцы падали, другие шли вперед, и Молла При удивлялся их солдатскому терпению, но сам никогда не чувствовал тяжести родной винтовки.

"У меня плохие овцы, — улыбаясь, подумал Молла При, — что пользы разбойникам от плохих овец? Никому от худых овец нет пользы".

Молла При много выдумал в своей жизни сказок, небылиц, рассказов и снов, много слыхал, много в жизни видал, весело путал места, события и годы. Весь мир, известный ему, был его собственностью. В этом мире он чувствовал себя больше чем аллахом, он заставлял людей и события рождаться вновь.

Молла При сидел на холме, забыв об овцах. Хорошо было сидеть на теплом камне, под высоким закатом, придумывать сказки и тихо посмеиваться легкой своей выдумке.

Ночь была, как всегда, в тишине, только издали доносился лай собак. У входа в долину стояли тополя, отблеск ночи лежал на рельсах. Вдоль насыпи спал поселок.

Тина сидела на кровати в длинной ночной рубашке и заплетала косы. Кулагин читал. Чтение книг не по специальности жена считала развлечением: заплетая косы, она болтала ногами и говорила восторженно и удивленно, как девчонка. День был тесным, переполненным впечатлениями, нужно было перед сном поговорить о самом удивительном: о лошадях, о старике в долине, дынях, овцах, пустыне.

— Перестань, Тинка, — сказал Кулагин, — целый день ты пристаешь ко мне со всякой ерундой, дай спокойно почитать.

— Ну, ложись, поговори со мной.

— Спи!

— Никогда не поговорит.

Жена заплела две косички, вытянулась под простыней и сразу заснула. Сон ее был тихим, даже дыхания не слышно. Кулагин догадался, что жена спит. Им овладела зависть к спящему человеку. Он снял сапоги и задул лампу.

В окно постучали. Кулагин удивился и замер в ожидании. Постучали второй раз — настойчиво, грубо.

В окне было темно. В темноте чуть выделялось незнакомое лицо. Из темноты донесся глухой голос:

— Товарищ… беда!

Кулагин задержал дыхание и носом прикоснулся к стеклу. Он увидел ствол тополя и лицо Семена Чика с разинутым ртом.

— Овец угнали… басмачи!

— Что? — закричал Кулагин.

Окно не открывалось.

— У конюшни собираются, идите скорей!

Портянки были еще влажные, сапог не налезал и бился о пол.

Жена проснулась и села на кровати.

— Что такое? Что случилось, Андрюша?

Кулагин молча натянул сапоги, встал, притопнул каблуками и торопливо затянул пояс на гимнастерке.

— Только не волноваться, спокойно! Басмачи угнали овец, ничего еще сам не знаю.

— Ой!

— Винтовку и патронташ, быстро!

Жена босиком скользнула в кабинет, на пол посыпались, стуча, патроны.

Женщина появилась с винтовкой, глаза — в тревоге.

— Разбуди хозяйку, — сказал Кулагин громко, — огня не зажигайте. Хорошо, хорошо…

В поселок уже проникла тревога: в окне за тополями возник огонь и погас, стукнула калитка, по соседней улице пронесся одинокий галоп, за ним рассыпался лай собак; собаки невесело залаяли по всему поселку.

Чик осветил фонарем Кулагина и быстро пошел. Свет фонаря ложился на дорогу то далеко впереди, то у самых ног: пыль дороги подымалась вокруг фонаря, иногда в его скользящем свете появлялись и вырастали серые стволы тополей.

— Всю баранту к границе погнали, — сказал Чик, мотнув головой, и пошел быстрее. — Догнать бы басмачишек, давно постреляться охота! — добавил он и побежал.

Кулагин за ним.

Молла При любил поспать. Сны у него были хорошие, иногда детские, что-нибудь небывалое: слоны величиною с жука-навозника, львы, беседующие с человеком: "Салам аллейкум, лев!" — "Валлейкум асалам, человек, какие у тебя новости?" Или — лисичка-плясунья: пошла лисичка погулять к реке, а на берегу стояла красивая женщина, увидела лисичку и стала наблюдать за ней; лисичка видит, что ею заинтересовались, и проплясала весь день.

Молла При задремал на камне. Закат спускался, овцы торопливо ели прохладную траву. Передвигаясь, они взошли на холм, на котором сидел, уронив голову, старик, и закрыли его собой.

Молла При проснулся от негромкого голоса внизу, под холмом. Закат сгорел, у края неба осталась яркая полоска. Темнело. Голос был незнакомый, звякнуло стремя, овцы сгрудились на вершине холма. Одна овца наступила острым копытцем на ногу Молла При. Он хотел ее оттолкнуть, но не оттолкнул, а быстро засунул голову под брюхо овцы.

Послышались скрип седла и дыхание лошади, овцы, толпясь, стали спускаться с холма. Молла При, низко пригнувшись меж двух овец, спустился вместе со стадом.

Трое сидели на копях. Овцы, за которых держался Молла При, прошли у ног ближайшего коня. Над стадом поднялась пыль, папаха старика сливалась с шерстью овец. Становилось темно.

Всадники согнали стадо с холмов, один, спешившись, поймал козла, взвалил его на седло и поехал впереди, время от времени сдавливая козлу бока. Козел покрикивал, стадо, вместе с Молла При, шло по долине за всадником.

Над холмами показались первые звезды.

На конном дворе блуждали фонари и сталкивались быстрые голоса, конюхи торопливо седлали коней, звенели стремена и цепи недоуздков. Два жеребца, близко поставленные, захрапели и взвизгнули, ударив по воздуху передними ногами. Раздались злые крики. Вдоль дувала пронесся мягкий топот по пыльной дороге: три пограничника въехали рядом на конный двор.

У ворот Кулагин увидел Метелина в шипели, директор обеими ладонями опирался на карабин. Перед директором стоял Молла При. Полы его халата были оборваны, и клочья ваты свисали вниз. Старик вытирал папахой голову и лицо, икал и рассказывал все, как было.

Он задыхался в пыли среди овец, басмачи поспешно гнали стадо к границе. Овцы, теснясь, выжали Молла При из середины стада на край. Старик ослабел. У подножия высокого холма темнела каменная россыпь. Молла При упал среди камней, овцы прошли по его спине.

Стадо пропылило мимо, отчетливо прозвучали конские копыта.

Старик остался в тишине. Сердце его больно билось, он лежал без движения, прильнув к камням. Ночь очистилась от пыли, старик поднял голову, огляделся и пополз по холму, перебрался через холм, потом через другой и пустился бежать.

Он бежал с холма на холм, халат его развевался, горячий пот заливал лицо, старик споткнулся и упал, снял папаху, зажал ее под мышкой и, оглядываясь, побежал дальше, перепрыгивая через камни и суслиные норы. Он скатился по колючкам в большую долину, встал, задыхаясь, и увидел вдали, у конюшни, спокойный огонь.

Старший конюх подвел Метелину вороного коня, Кулагин вскочил на своего серого, начальник совхозной охраны, бывший пограничник Шепотков, высохший под солнцем, сел на горбоносого гнедого. Конюхи окружили всадников, тени коней горячились и скрещивались. Шепотков сказал Чику:

— Езжай головным, ты знаешь!

Чик выехал