Вы – несчастная любовь фюрера - Жан-Ноэль Оренго

иногда допускаются в круг приближенных, знают, что нельзя говорить с ним о политике. Вождь считает немецких женщин арийского происхождения политически безответственными, как и художников.

Маргрет, супруга Шпеера, отлично это усвоила. Она ждет своей очереди в зале старой рейхсканцелярии, куда приглашена впервые. По инициативе Геббельса.

«Мой фюрер, – обращается к нему Шпеер, – могу я представить вам мою жену Маргрет?»

26

Спустя несколько дней вождь и архитектор встречаются в узком кругу. Они еще не виделись после этого приема.

«Шпеер, почему вы не говорили мне, что женаты?» – спрашивает вождь с необычной серьезностью и настойчивостью. Редкие свидетели инстинктивно отходят в сторону и делают вид, что заняты беседой. Молодой архитектор не знает что ответить, он краснеет и бормочет, что сам не понимает, почему никогда не говорил фюреру о своей жене.

Это абсурдный и неуместный вопрос. Вождь знает, не может не знать, что Шпеер женат, поэтому нет причин делать из этого тайну. К тому же за приглашение супруг на официальный прием отвечал Геббельс, так что появление Шпеера с женой было запланировано.

Тем не менее архитектор утверждает, что сцена знакомства была полна недомолвок и эмоциональной неловкости, как бывает, когда в отношения пары вдруг вмешивается кто-то третий. Историки спокойно принимают эту версию, как соглашаются почти со всем, что заявляет Шпеер, и в основном повторяют его слова.

Шпеер представляет жену, и вождь не может скрыть мимолетное изумление, сразу же спрятанное за поцелуем руки и комплиментами красоте Маргрет. После этого он поворачивается к своему молодому архитектору и говорит, что целиком и полностью понимает, почему он скрывал ее от чужих глаз и даже от него, его фюрера.

Таковы уж мужчины, прячущие своих женщин. Еще одна общая черта. Этому нет никаких объяснений. Некоторые мужчины выставляют своих женщин напоказ, словно сводники, другие скрывают – как султаны.

Ева Браун часто закрывается в своей комнате, когда важные гости порхают по Бергхофу, а Маргрет Шпеер, с тех пор как муж сблизился с фюрером, нечасто видит его. Ева Браун очень нравится архитектору, как и Магда, супруга Геббельса. Это ничего особенного не значит. Всего лишь дружеские связи, очень полезные в кругу приближенных к высшей власти нацистской Германии. Молодой архитектор понемногу перестает быть молодым, но остается таким же красивым и талантливым, и он вовсе не ловелас. Женщины очень быстро понимают, что в физическом смысле им нечего бояться и тем более не на что надеяться.

Сразу после представления вождь ненадолго уединяется с архитектором, чтобы подвергнуть его допросу.

– Сколько лет вы женаты, Шпеер?

– Шесть лет, мой фюрер.

– Дети у вас есть?

– Нет, мой фюрер.

– Шесть лет, а детей все еще нет! Почему?

Молодой архитектор соврал. Маргрет на шестом месяце беременности. Тем не менее он врет и чувствует, что поступает правильно, даже если это нелепо. Ребенок скоро родится, и вождь узнает, что его обманули. Возможно, ему это уже известно, большинство врачей – члены национал-социалистической партии и служат информаторами СС, а то и сами являются эсэсовцами, но важно не изливать душу вождю на этот счет. Он чувствует, что омрачить их дружбу не должны эмоции, подобные этой. Это чувство настолько сильно, что ложь вырывается у Шпеера инстинктивно.

Шесть лет брака, и все еще нет детей… Вождь и сам от них отказывается. Преданность величию Германии закрывает для него двери в семейную жизнь, удовлетворенно объясняет он окружению. И потом, потомство великих людей часто разочаровывает. «Вспомните сына Гёте, – не устает он повторять. – Дебил! Можете себе представить, если бы такое случилось со мной?!»

Шесть лет брака, и все еще нет детей…

К концу приема вождь обращается к Маргрет, и в его голосе за привычной властностью проскальзывает торжественность. Он говорит о значении их особой связи с ее мужем, что одновременно льстит ей и пугает: «Ваш муж построит для меня здания, каких не строили уже тысячи лет».

27

Проспект чудес с вытянувшимися вдоль него удивительными домами, вот чего хочет вождь, судя по нескольким его рисункам, которые он показывает молодому архитектору. «Это мой самый большой заказ, – говорит он. – И последний».

Архитектор видит, что строгость Пауля Трооста полностью исчезла, сменившись колоссальными размерами каждого отдельного здания, напичканного архитравами, карнизами, пилястрами и разнообразным декором. Или можно сказать по-другому: неоклассическая строгость Пауля Трооста растаяла, как кубик рафинада в перевернутом куполе чашки кофе.

По мнению архитектора, все великолепно, но этого недостаточно.

Изначально вождь задумал лишь проспект, который в восприятии немецкой и мировой публики вытеснит Елисейские Поля. Источником вдохновения ему служит не только Париж, но и венский Ринг, потому что здесь, как и на Ринге, будут сосредоточены основные государственные и развлекательные учреждения. Только в отличие от Ринга это будет захватывающая дух прямая линия с изобилием колоннад, фонтанов, статуй, куполов, без оглядки на окружающий городской ландшафт.

Вождь презирает столицу, не считает ее достойной этого звания, находит, что в противоположность Парижу или Вене она не была спроектирована как полноценный мегаполис. Возможно, причина в имперском федерализме, в выстроенном Бисмарком карточном домике герцогств, ганзейских городов и королевств. К счастью, национал-социалистическая партия разрушила эту конструкцию на песке ударом законодательного сапога, приняв законы, оглушившие старую Германию, как грохот строевого шага марширующих солдат. Теперь Германия поделена на гау, районы, во главе которых стоят гауляйтеры: все они члены партии и чиновники, и все они в полдень и вечером собираются за столом с обильной едой, чтобы формировать государство-партию. Этой администрации, скопированной с французских департаментов, необходима столица, достойная своего имени, с управляющим всей этой нервной системой центром.

Там будут находиться министерства, дворец фюрера, дворец его предполагаемого наследника Геринга, дворец Геббельса; рейхстаг будет казаться всего лишь крохотным охотничьим домиком среди огромных теней новых зданий с колоннадами. Еще там разместятся Генеральный штаб армии, похожие на дворцы казармы СС, помпезные отели, громоздкие торговые центры – большие массы камня для больших масс плоти, – оперные и драматические театры, развлекательные заведения, разбросанные там и сям среди множества правительственных сооружений. И у всех у них будет два общих элемента – орел и свастика, утвердившиеся в восприятии всего мира и германского народа символы нацизма. Кроме того, предусматриваются городские скульптуры – танки и пушки.

На одном конце проспекта установят триумфальную арку – гордость фюрера, его любимое дитя, которое он взращивал с юных лет, – она будет в два с половиной раза выше и длиннее и как минимум в пять, а