Прощай, Анна К. - Лера Манович

– Вон тот высокий англичанин, – продолжила Марина, – их отец. Надо же – полюбили друг друга, поженились.

Жуя, он без интереса посмотрел в их сторону:

– Отважный мужик. – Проглотил, ковырнул вилкой в тарелке. – Помидоры, как В Москве. Недозрелые.

– Пожалуйста, открой зонт!

– Тебе что, жарко?

– Нет, но на меня светит солнце.

– Ну и что?

– Загар мне ни к чему.

Марина открыла зонт, повернувшись к нему спиной. Он скользнул по ней взглядом. Она заметила.

– Что?

– Ничего.

– Что ты так смотришь?

– Ничего.

– Я подстриглась.

– Да?

– Что? Плохо?

Полулежа на шезлонге, он смотрел в айпад.

– Нормально.

– Но ведь раньше было лучше?

– Отрастет.

– То есть тебе тоже кажется, что раньше было лучше?

Он утомленно потер переносицу.

– И сейчас нормально.

– Нет!

Марина встала.

– Что? – он оторвал глаза от экрана.

– Пойду поплаваю.

– Там медузы.

– Плевать!

– Будь осторожна.

– Это смешно.

– Что?

– Что значит это будь осторожна?

– Постарайся не задевать медуз.

– Задевать медуз?!

Марина нервно расхохоталась.

– Перестань, – сказал он.

Ничего не ответив, она начала спускаться по лестнице к морю. Он смотрел ей вслед. Порыв ветра взъерошил ее короткие волосы, обнажив оттопыренное ухо.

Море было слишком холодным для июня. Марина зашла в воду по колено. Остановилась. Эта поездка должна была все решить. И как специально – такая нелепая стрижка! Она который раз вспомнила визит к парикмахеру: пришла, села в кресло. Улыбчивый незнакомый мастер вымыл ей волосы, надел черную накидку с белым цветочком, щелкнул ножницами… Она с ненавистью дотронулась до коротких волос. С поднятыми руками, как арестованный, зашла в воду.

Ее долго не было. Он встал, размялся. Подошел к бару и попросил пива. Молодая барменша, наливая пиво, улыбнулась. Он устало улыбнулся в ответ. Обычная европейская вежливость. Старший по бару, рослый испанец с блестящими, зачесанными назад волосами, проходя, на мгновение остановился за спиной барменши. Та быстро, без улыбки, оглянулась. Бармен подошел к кассе и выбил чек. На его пальце блестело обручальное кольцо.

«Старший спит с барменшей», – подумал он.

Марина все не возвращалась. С бокалом в руке он подошел к лестнице, ведущей к пляжу. Вода в заливе была так прозрачна, что виднелось дно с островками водорослей. Из-за ветра купальщиков было немного. Он долго искал ее глазами.

Пять лет назад, когда они начали встречаться, он умел находить ее в любой толпе, чувствовать на любом расстоянии. Еще не дойдя до подъезда, он уже знал, дома она или еще не вернулась. Теперь он смотрел на несколько тел, плавающих в прозрачной, как стекло, воде и пытался вспомнить цвет ее купальника.

Наконец он ее увидел. Далеко за буйками. Она быстро плыла кролем. Никто не умел так женственно плавать кролем. Вот она проплыла мимо колеблющегося на волнах желтого шара, на секунду замерла. Снова поплыла. Вздрогнула и замерла. Поплыла. Вздрогнула. Он поставил пиво на столик и бросился спускаться к пляжу.

Зайдя по грудь в воду, он подхватил ее на руки.

Марина бессильно улыбнулась, обняла его за шею.

– Что с тобой? – спросил он.

Она задрала локоть. На коже были рассыпаны коричневые точки.

Когда он был на середине лестницы, ее голова упала ему на плечо.

Старший бармен торопливо звонил по телефону. Девица из бара принесла две половинки лимона. Сказала, что надо промыть ожоги лимонным соком. Дул порывистый ветер. Марина лежала в тени зонтика. Капли воды сбегали на землю. Он стоял на коленях перед шезлонгом и гладил ее по мокрым волосам.

* * *

Машина скорой помощи, покачиваясь на поворотах, неслась по шоссе. Голубоватая капля какого-то раствора появлялась, замирала и исчезала в прозрачной трубке капельницы, тянущейся к ее руке. Разговорчивый медбрат бубнил что-то на плохом английском.

Он вспомнил, что его айпад остался на пляже. Медбрат что-то рассказывал про одну женщину из двадцати тысяч. Что анафилактический шок – очень редкая реакция на укус медузы. Один случай на двадцать тысяч. И это случилось именно с ней.

– Your wife is a very special woman[1], – твердил медбрат.

– Do you know my wife?[2]

Ему хотелось, чтоб медбрат заткнулся.

Медбрат на секунду задумался.

– Girlfriend?[3]

Он кивнул, подумав, как невинно это звучало на чужом языке.

– You have a very special girlfriend[4], – сказал медбрат и стал смотреть на дорогу.

Во дворе больницы Марина пришла в себя. Он запомнил ее по-детски испуганное лицо, когда его попросили остаться, а ее повезли куда-то по длинному коридору. Он вспомнил, что такое уже было однажды. Она делала аборт. Он отвез ее в лучшую клинику. Все прошло отлично.

Его жена тогда тоже была беременна.

Вошел доктор – добродушный упитанный испанец. Спросил по-английски, что случилось.

– I don't know[5], – ответил он и почему-то посмотрел на свои ладони.

* * *

Никогда он не был так внимателен к ней. Никогда она не была так счастлива, как в те четыре дня в госпитале Плайя де Муро.

На ней были белая майка и шорты. Сестра катила ее в инвалидном кресле. Марина могла идти сама, но таковы были правила госпиталя. Он встречал ее у дверей.

Осунувшийся, с букетом цветов. Светило яркое солнце. Марина вдруг подумала, что так встречают жену с новорожденным. Но в ее руках был только маленький пакет с купальником. Когда они сели в машину, она заплакала.

Той ночью, когда он уснул, Марина долго стояла перед зеркалом. Потом вышла на балкон. В лунном свете залив напоминал маленькое, тихое озеро. Она подняла руки и с улыбкой провела ладонями по волосам.

* * *

Обратный рейс задержали. Он сидел в аэропорту Сан-Хуан, выпивая третий кофе и не зная, что делать дальше.

Четыре дня из семи ему пришлось провести в приемной больницы. Он очень волновался за Марину. Он не отдохнул. То, что не загорел, было даже кстати. Не придется объяснять жене, откуда в Германии такое солнце. У женщины, с которой он семь лет изменял жене, оказалась очень редкая реакция на укус медузы. Но у жены, с которой он прожил двадцать лет, была очень необычная реакция на измену. Ему попались очень редкие женщины.

Марина помахала ему рукой из-за стеклянной стенки дьюти-фри, показывая на какую-то коробочку. Он улыбнулся в ответ, как измученный родитель улыбается надоевшему ребенку. Кивнул. Она просияла.

Он вдруг почувствовал, что очень устал. Что, если было бы можно, он бы неделю, месяц или год просидел в этом кресле с видом на взлетную полосу.

Самолеты разбегались и взмывали в небо.