Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

С подружками отношения у меня складывались вполне нормально. В своей 29-й комнате общаги мы жили единой семьёй. Да вот хотя бы по письмам девчонок видно, что они относились ко мне хорошо, интересовались моею жизнью – словом, не были равнодушны ко мне. Так же, как и я к ним.

Но была в моей тогдашней жизни одна область, в которую девчонки не входили. Это мой хор. Это мои «грёзы любви» в лице Вали Анисимова. Наверное, именно эти грёзы спасли меня от преждевременного грехопадения. Ведь иногда накатывала какая-то бесшабашность, во время танцев я знакомилась со случайными парнями. Мне хотелось казаться в глазах окружающих такой смелой, такой раскованной. На четвёртом курсе изменила свою причёску, сделав легкомысленную чёлочку, прикрывавшую мой «высокий умный лоб». Моя чёлка и начёс из волос привёл в восхищение хористов обоего пола («прямо как француженка стала!»), но старшее поколение мужчин не одобрило. Николай Иванович, мой руководитель курсовой и дипломной работы, выразился по поводу моей причёски, что это смесь французского с нижегородским. Но его мнение я в расчёт не принимала, хотя в какой-то степени он был прав. Вот если бы я могла ещё и одеться по-западному! Конечно, и в одежде мы старались копировать одеяния киноартисток. Появились на киноэкране юбки колоколом – и мы немедленно сделали себе нижние юбки из марли, крахмалили их до жёсткости. Стали носить просвечивающие капроновые блузки – и мы бросились их шить. Очень хотелось хорошо одеваться! Однажды я купила два отреза китайского ситца, пошла в магазин к закройщице, заказала крой двух платьев по своему эскизу, а потом на руках (!) сама сшила себе летние платья. Я – не умеющая шить совсем! Что значит – очень захотеть что-то сделать. Моя мама сильно удивилась, увидев мои собственноручно сшитые вручную платья. Я их носила с удовольствием, так как они мне шли из-за весёлых летних расцветок.

Наверное, у всех у нас девчонок в то время было одно общее в душе: потребность любить и быть любимой. Вот и Татьяна Ларина, думала я, влюбилась в Онегина, не зная его, какой он, вооружённый «наукой страсти нежной», был в Петербурге бабник и прохиндей, но «пришла пора – она влюбилась». О сокровенном мы вслух с девчонками не говорили, и эта потребность любить выражалась внешне в постоянной браваде в наших разговорах о парнях, в той суете и энергии, которую мы проявляли во время вечеров, танцев, пирушек. И в тогдашних письмах хорошо читается эта постоянная девичья забота – встретить своего принца. И наши следующие чередой романы – скоропалительные или серьёзные, но чаще всего по разным обстоятельствам никак не складывающиеся в постоянные и окончательные отношения. Впрочем, на последних курсах кто-то из однокурсников уже выходил замуж или женился – и это было нормально, но пока не с нами, девчонками из 29-ой комнаты. И не со мной.

Итак, пятый курс. Читаю свою записную книжку.

4 сентября 1961 года я приехала с каникул в Свердловск. Узнала страшную новость: нашу хористку Лиду из первых альтов, с живыми глазками и светлой улыбкой, во время летних каникул зарезал, а потом сжёг в копне сена её жених, которому она сказала, что больше не любит его. Родители не дождались её домой. Заявили в милицию. Затем случайный прохожий обнаружил за городком сгоревшую копну сена и обгорелый неузнаваемый труп. Рядом валялись белые туфли, по которым опознали Лиду. Началось следствие. Вызвали в милицию её жениха, и он не стал запираться от того, что убил невесту из чувства мести. Такие вот ужасы случались в нашей среде. Эта Лида с её светлой улыбкой долго ещё стояла перед моими глазами как живая.

А ещё мы узнали новость, которая разочаровала весь наш хоровой коллектив. Мы готовили новый репертуар, в планы входила поездка в Москву. Мне, никогда не выезжавшей за пределы Урала, так хотелось этого! Помню, как я на химфаке пожаловалась моему научному руководителю Николаю Ивановичу, какая скучная у меня жизнь, я не могу поехать, например, летом на юг, а многие наши девчонки, Валя Азарова, например, ездили в Геленджик. А вот теперь отменилась поездка в Москву. Николай Иванович стал утешать меня: «Да подождите немного, Люся. Будете работать – ещё и за границу поедете!» Мне такая поездка вовсе казалась из области запредельной фантастики. Ах, как хотелось красивой интересной жизни! Иногда мне снились прекрасные сны. Ну вот, например, такой, который я даже записала в книжечке-дневнике. Мне снилось: «Где-то на далёком севере, среди сверкающих льдов и замков, я была совершенно одна, но совсем не чувствовала своего одиночества. Лёд был гладкий, голубой и лучистый. Я чуть толкнулась ногами и заскользила по нему, как балерина, на одном большом пальце. Легко, светло и радостно».

Иногда мне снились ощущения. Такая запись: «Мне снилось, что мне легко, в душе рождалось какое-то светлое, большое чувство. Я проснулась с этим ощущением».

Осенью наш курс должен был пройти педагогическую практику в одной из лучших школ Свердловска. Мне достался 8 Б класс, и в нём я должна была вести уроки химии. К своей учительской деятельности я отнеслась без энтузиазма. Так, 18 сентября 1961 г. я записала в дневнике: «Сегодня у меня нет урока. Ух, как я обрадовалась! В классе надо жить, а я словно играю роль учительницы, и притом плохо играю».

Мы всем курсом на время стали учителями. В какой-то степени это веселило нас, вносило в нашу студенческую жизнь некое разнообразие. Теперь мы должны называться только по имени-отчеству. И очень нас забавляло, когда случались такие вот курьёзы: Ийка только что закончила урок в 7-м своём классе, кто-то из нас заглядывает в класс и обращается к ней: «Кузя! Ты скоро? Тебя подождать?» Но вскоре мы перестроились и уже после практики, когда необходимость звать-величать по имени-отчеству отпала, мы могли, например, в присутствии Есафова сказать Фимке Ковалёву: «Ефим Григорьевич! Ты куда, старый перечник, засунул мой конспект?»

Жизнь моя на пятом курсе внешне шла в том же ключе, что и раньше. Вскоре вернулась моя, ставшая обычной в течение долгого времени, забота, как мне привлечь к себе внимание Вали Анисимова. Это превратилось уже в какую-то навязчивую идею. Сейчас мне удивительно, как я могла влюбиться, совсем не зная его в разных обстоятельствах жизни. Я знала его только поющим,