Ветер крепчает - Тацуо Хори

походила на свою мать. И это почему-то не понравилось Хэнри. Он подумал, что столь юной девице должны быть чужды переживания, владевшие им в тот момент. В лице матери он находил куда больше свежести, чем в лице дочери.

Кинуко тоже, видимо, со свойственной юным девушкам чувствительностью поняла, как далеки от нее мысли Хэнри. Она сидела молча и даже не пыталась вступить в беседу.

Это сразу бросилось в глаза госпоже Сайки. Нежная участливость не позволяла ей спокойно принять подобное. И женщина, проявляя истинно материнскую заботу, попыталась немного сблизить молодых людей.

Она будто невзначай заговорила с Хэнри о дочери. По ее словам, школьные подруги зазвали как-то Кинуко в Хонго[27], в одну букинистическую лавку – прежде девушка в таких местах не бывала. Когда она взяла в руки найденный там альбом с репродукциями картин Рафаэля, то обнаружила вдруг на титульном листе экслибрис Куки. Альбом ей необычайно приглянулся.

Хэнри внезапно перебил хозяйку:

– Это, наверное, та самая книга, которую я продал.

Мать и дочь обратили на него удивленные взоры. И молодой человек со свойственной ему простодушной улыбкой пояснил:

– Эту книгу когда-то давно подарил мне господин Куки, но за несколько дней до его кончины я оказался в исключительно стесненных обстоятельствах и вынужден был ее продать. О чем сейчас ужасно сожалею.

Хэнри сам не понимал, что побудило его признаться перед богатыми дамами в своей бедности. Но сделанное признание отчего-то пришлось ему по душе. Наблюдая за смятением женщин, удивленных его неожиданной откровенностью, он, напротив, испытывал едва ли не удовольствие.

Хотя в какой-то момент сам подивился собственной наивной прямоте.

* * *

Дом семьи Сайки, до той поры остававшийся для Хэнри не более чем ночной грезой, внезапно оказался реальным и стал частью его жизни.

Однако Хэнри, смешав эту новую реальность с воспоминаниями о Куки, без лишних церемоний бросил все в царившей вокруг неразберихе, среди журналов и газет, вместе с галстуком, розовым бутоном и курительной трубкой.

Подобная беспорядочность ничуть его не тяготила. Напротив, он находил такой образ жизни наиболее для себя подходящим.

Однажды ночью молодому человеку во сне явился Куки: покойный протягивал ему большой художественный альбом. Указав на одну из репродукций, Куки спросил:

– Узнаешь эту картину?

– Кажется, это «Святое семейство» Рафаэля, – ответил, смешавшись, Хэнри. Ему показалось, что перед ним тот самый альбом, который он продал.

– Посмотри еще раз, внимательнее, – сказал Куки.

Тогда молодой человек снова взглянул на репродукцию. И увидел, что картина эта очень похожа на работу кисти Рафаэля, но производит странное впечатление, поскольку выписанное на ней лицо Мадонны напоминает лицо госпожи Сайки, а лицо Младенца напоминает лицо Кинуко. Когда же он захотел получше рассмотреть лица ангелов, Куки усмехнулся:

– Не понимаешь?

Хэнри открыл глаза. Среди вещей, в беспорядке сваленных у изголовья, лежал нарядный конверт – Хэнри уже видел такой раньше.

«Быть того не может. Должно быть, я еще сплю», – подумал он, но тут же поспешно вскрыл конверт и заглянул внутрь: стиль письма исключал двусмысленность. Адресату вменялось в обязанность выкупить обратно альбом с репродукциями картин Рафаэля. Вместе с письмом в конверт была вложена квитанция почтового денежного перевода.

Молодой человек, лежа в постели, снова закрыл глаза. Словно пытаясь убедить себя в том, что спит и это просто сон.

В тот же день после полудня Хэнри посетил дом Сайки, с собой он принес большой художественный альбом.

– Подумать только, вы специально принесли его сюда? Вам стоило оставить его у себя, – произнесла госпожа Сайки, однако сразу же взяла альбом в руки. Затем опустилась в плетеное кресло и принялась неспешно перелистывать страницу за страницей… как вдруг резким движением поднесла книгу к лицу. И кажется, принюхалась. – От нее немного пахнет табаком!

Хэнри удивленно посмотрел на женщину, он тут же вспомнил, что Куки был заядлым курильщиком. Ему бросилась в глаза невероятная, пугающая бледность дамы.

«В облике этой женщины есть что-то порочное», – подумал он.

В это время его позвала Кинуко:

– Не хотите взглянуть на сад?

Предположив, что госпожа Сайки желает теперь побыть одна, молодой человек прошел в тихий сад вслед за Кинуко.

Чем дальше вглубь сада уходила девушка, уводя за собой Хэнри, тем тяжелее ей становилось идти. Однако она даже не подумала о том, что причина кроется в следующем за ней молодом человеке. Кинуко нашла для себя простое объяснение, которое могло прийти на ум лишь юной барышне.

– Здесь лучше ступать осторожнее – вокруг высажены кусты диких роз! – предупредила она, оборачиваясь к Хэнри.

До поры цветения роз было еще далеко. А распознать розовые кусты по одним только листьям Хэнри не мог. Так что его походка тоже как-то незаметно сделалась неуверенной и неловкой.

С тех пор как Кинуко впервые повстречала Хэнри, сердце ее постепенно наполнялось смятением, хотя сама она этого абсолютно не сознавала. Впрочем, слова «с тех пор как повстречала Хэнри» не вполне верны. Пожалуй, лучше будет сказать: «С тех пор как умер Куки».

До того времени Кинуко, несмотря на то что ей уже исполнилось семнадцать, жила с оглядкой на авторитет давно почившего отца. И не проявляла ни малейшего желания блистать той же алмазной красотой, что и мать: она просто любовалась ею и любила ее.

Поначалу она лишь удивлялась тому, как глубоко переживает мать смерть Куки, но постепенно женская страсть матери пробудила внутри девушки нечто до той поры дремавшее. И тогда у Кинуко появился секрет. Понять его природу она даже не пыталась. Однако неосознанно все больше склонялась к тому, чтобы принять свойственный ее матери взгляд на вещи.

И в какой-то момент, глядя на мир глазами матери, девушка посмотрела в сторону Хэнри. Точнее, обратившегося в полную противоположность Куки, которого видела в юноше ее мать.

Правда, для самой Кинуко все это совершилось, можно сказать, незаметно.

Вскоре случилось так, что Хэнри пришел к ним, когда госпожи Сайки не было дома.

На лице Хэнри читалось некоторое замешательство, но, следуя приглашению Кинуко, он присел в гостиной.

К несчастью, шел дождь. Поэтому выйти в сад, как в прошлый раз, оказалось невозможно.

Они сидели друг против друга, но разговаривать им было особо не о чем, поэтому каждый из них гадал, не заскучал ли собеседник, и от этих мыслей сам начинал скучать.

Так они просидели вдвоем достаточно долго, погруженные в необъяснимо удушливое молчание.

Но при этом даже не заметили, как в комнате стемнело. Только обратив наконец внимание на то, что стало совсем темно, Хэнри, удивленный, откланялся.