Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

Он не стал будить конюха, чтобы оседлали лошадь или подали двуколку, а отправился в лес к одинокой хижине пешком следом за Грейс.

Глава XLIII

Грейс вошла в хижину, сбросила шляпку и пальто и приблизилась к постели несчастного. Он опять что-то быстро-быстро бормотал, руки его стали холодны как лед, и Грейс опять ощутила ужас, который отпустил было ее, пока ходила в Хинток.

Неужели Джайлс действительно умирает? Она опять обмыла ему лицо, поцеловала, позабыв все на свете; перед ней был человек, любивший ее, как не могут любить сорок тысяч братьев, пожертвовавший собой ради ее удобства, дороживший как зеницей ока ее добрым именем.

За окном послышались быстрые легкие шаги: она знала, кому они принадлежат.

Грейс сидела на краешке кровати у стены и держала в своих ладонях руку Джайлса, так что, когда муж вошел, она оказалась к нему лицом, а распростертый на постели Джайлс – между ними. Фитцпирс, как громом пораженный, остановился на пороге, поскольку видел перед собой только Грейс. Потом медленно перевел взгляд на кровать, чтобы узнать, кто болен. Хотя отвращение Грейс к мужу было так велико, что, узнав о его возвращении, она бежала из дому как от чумы, в эту минуту в ее отношении к нему не осталось ничего личного. Вздох облегчения вырвался из груди Грейс – так обрадовал ее приход врача, а то, что этот врач был ее мужем, кануло в глубины подсознания. Высокая, святая цель затмила все.

– Он умирает? Есть хоть какая-нибудь надежда?

– Грейс! – прошептал Фитцпирс, вложив в одно это слово страстную мольбу о прощении.

Как завороженный смотрел он на представившуюся его взгляду картину не столько из-за ее сюжета, хотя сам по себе он был весьма занимателен для человека, считавшегося мужем добровольной сиделки у постели умирающего, сколько из-за того, что на память ему тотчас пришла другая сцена, в которой роль больного играл он, а сиделкой была Фелис Чармонд.

– Он в опасности? Вы сможете помочь ему? – опять спросила Грейс.

Фитцпирс, поборов себя, подошел ближе и оглядел больного, даже не присев к нему. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это конец. Он перевел глаза на Грейс, взвешивая, как она примет роковое известие, и сухой категоричностью проговорил:

– Он умирает.

– Что? – воскликнула Грейс.

– Ни я, ни кто-либо другой в целом свете уже не может ему помочь. Это агония. Конечности уже холодеют.

Он не отводил взгляда от Грейс, так как Уинтерборн не представлял больше для него интереса: ни профессионального, ни любого иного.

– Этого не может быть! Еще неделю назад он был совсем здоров.

– Думаю, это не так. Мне кажется, у него то, что называется рецидивом. Он, видимо, переболел какой-то тяжелой болезнью – возможно, тифозной лихорадкой, – причем не важно когда: полгода назад или совсем недавно.

– Да, он болел прошлой зимой, вы правы. И значит, он уже был болен, когда я пришла сюда.

Нечего было больше делать, не о чем говорить. Грейс, поникнув, сидела на краешке кровати, Фитцпирс опустился на стул. Так они сидели в молчании и Грейс ни разу не взглянула на мужа и даже не подумала о нем. Время от времени он привычно отдавал распоряжения, чтобы уменьшить страдания умирающего, Грейс покорно, почти не понимая, что делает, исполняла его указания, а в свободную минутку наклонялась над бесчувственным телом Джайлса, обливаясь слезами.

Уинтерборн так и не пришел в себя; Грейс скоро и сама увидела, что он умирает. Менее чем через час агония окончилась, наступила величественная минута покоя, боли прекратились, дыхание стало легким, и Джайлс тихо почил.

Фитцпирс нарушил молчание:

– Ты давно здесь живешь?

Грейс, потрясенная несправедливостью утраты, проклинала людей… Небо – всех, проговорила как во сне:

– Да. А по какому праву вы спрашиваете меня об этом?

– Не думай, я не претендую ни на какие права, – печально проговорил Фитцпирс. – Ты вольна делать и говорить что хочешь. Я заслужил твое презрение: я негодяй и недостоин даже твоего мизинца. Но, каков ни есть, я вернулся, а вопрос этот задал, потому что ты мне отнюдь не безразлична.

– Он был для меня всем! – воскликнула Грейс, едва расслышав, что говорит муж, и, опустив благоговейную руку на веки почившего, долгое время не отнимала ее, а поглаживала легким прикосновением ресницы, точно гладила птичку.

Фитцпирс наблюдал за ней, потом, оглядев комнату, обратил внимание на кое-какие вещи, которые Грейс явно принесла из дому.

– Грейс, – сказал он, – я испил чашу унижений до дна. Я вернулся, раз ты не захотела уехать со мной отсюда, опять поселился в доме твоего отца. Хотя мне это и дорого стоило, я все вынес, не искал снисхождения, потому что знал, что виноват. Но неужели меня ждет еще большее унижение? Ты сказала, что все это время была в этой хижине с ним, что он для тебя все. Должен ли я сделать отсюда самый последний и такой страшный для меня вывод?

Какой мужчина и какая женщина (особенно женщина) откажется от удовольствия отплатить обидчику той же монетой? Это была первая и единственная возможность для Грейс отомстить мужу за все унижения, которые она с такой кротостью переносила, и она ответила:

– Да.

Было в ее тонкой душевной организации что-то такое, отчего она, произнеся это слово, счастливо затрепетала от гордости, но уже в следующую минуту после того, как она возвела на себя такую чудовищную ложь, стала жалеть о сказанном. Лицо ее мужа сделалось белым как стена, против которой он сидел. Казалось, все, чем он еще жил и на что надеялся, было в один миг отнято у него. Он не двинулся с места, а только до побеления сжал губы, стараясь сдержать себя. Ему это удалось, но Грейс все-таки заметила, что удар оказался гораздо сильнее, чем она предполагала. Фитцпирс посмотрел на Уинтерборна.

– Не удивительно ли, – сказал он, едва выговаривая слова, точно ему не хватало дыхания, – что и она, бывшая для меня тем, чем он был для тебя, умерла тоже.

– Умерла, она умерла? – воскликнула Грейс.

– Да, Фелис Чармонд там же сейчас, где этот молодой человек.

– Нет-нет, только не там! – вспыхнула Грейс.

– И я приехал сюда, чтобы помириться с тобой, но…

Фитцпирс поднялся на ноги и, повесив голову, как человек, в душе которого надежда внезапно сменилась отчаянием, медленно пошел к двери. На пороге он еще раз взглянул на нее. Грейс все так же сидела, нагнувшись над покойным, приблизив к нему лицо.

– Ты целовала его во время болезни? –