День города - Надежда Лидваль

22

С первой строкой титров Наташа надела снова каблуки и спросила:

– Let’s go?[26]

Вышли в соседнее светлое помещение. Они по-прежнему были в той части Краеведческого музея, которая звалась Крылом Куста. Писателю было посвящено аж десять залов: первый – детству и юности, второй и третий – литературной карьере, четвертый – аресту и каторге, оставшиеся шесть – бунту и его подавлению. Наташа и Хавьер постояли перед интерактивной панелью, где можно было выбрать породу дерева и узнать, как хорошо оно горит. Рядом висел цветной плакат в раме: Федор Михайлович – в одной руке арбалет, в другой бутылка – стоит, покосившись, в окружении куртизанок и толкает речь. Над его наполовину обритой головой – правая часть совершенно гладкая, левая покрыта свалявшимися рыжими кудрями – собрались густые черные тучи, и прямо с неба, аккурат над границей волос и лысины, свисает петля.

Потом подошли к настенной росписи под названием «Сети контрразведки». Художник нарисовал от пола до потолка развернутую рыболовную сеть, и в ее ячейках барахтались персонажи разных эпох и сословий. Хавьер обратил внимание на человечка в латах, со злым, насупленным круглым личиком, и еще на пять фигурок, свисающих рядком с одной виселицы. Ну и Федора Михайловича грех было не узнать по характерной прическе, арестантской робе и перу. Хавьер сказал:

– Natasha, I don’t understand[27].

Наташа обернулась к нему, тугой завиток ресниц над ясными глазами сделал несколько быстрых взмахов и затих. Хавьер сглотнул слюну и продолжил:

– I don’t understand. Why do they call him a spy?[28]

Наташа пожала плечами.

– His mother… German.

– So what? All his life was in Russia.

– He visited other countries many times.

– Well, travelling is not a crime.

– He speaked other languages.

– You also speak a foreign language. It doesn’t mean anything[29].

– His… friends said that about him.

– Yeah, but they were tortured.

– I don’t know.

– Exactly[30].

Наташа подумала и добавила:

– If not spy, why he did it?[31]

После музея сели на лавку в сквере. Погода была хорошая. Так мягко поблескивало солнце сквозь ярко-зеленую листву, так лениво и тягуче перекрикивались птицы, что у людей наступало приятное отупение. Наташа и Хавьер долго молчали, пока Хавьер не произнес задумчиво:

– It’s winter in Chile[32].

– А?

– Winter. It’s cold now[33].

Наташа втянула ноздрями ароматный летний воздух.

– It’s not cold. Hot. Summer[34].

– No, I mean…[35]

Он решил пока оставить тему времен года. Какие, к черту, сезоны, когда в сердце давно бурлят и зреют гораздо более важные темы? Хавьер вздохнул и взял Наташу за руку. Он не знал наверняка, какую часть из сказанного девушка поймет, но надеялся, что язык тела и влюбленные глаза донесут смысл его слов поверх пробелов в лексике.

– Natasha, I wanted to say…[36]

Сперва Хавьер напомнил, что скоро уезжает и ему хотелось бы, чтобы эти последние дни им обоим запомнились. Поэтому он приглашает Наташу на ужин в любой ресторан, какой она сама выберет. По осмысленному блеску Наташиных глаз он увидел, что этот фрагмент дошел без искажений. Тогда Хавьер взял ее за мягкую белую руку. Ему было бы очень приятно… Нет, он стал бы самым счастливым чилийцем на земле, если бы Наташа согласилась… Если бы Наташа приняла его приглашение и приехала к нему в гости. В его родной Сантьяго. Он покажет ей пышные соборы и строгие небоскребы. Они поднимутся на фуникулере на Сан-Кристобаль и посмотрят на город сверху. Они купят на Центральном рынке только что выловленных лангустинов, и он приготовит ей их на гриле у себя во дворе. Он познакомит ее с семьей и с их любимым альпака. Да, у них живет настоящий альпака, и его зовут Аугусто. Он просит, он умоляет Наташу хотя бы подумать. Он купит ей билет туда и обратно, он оплатит гостиницу (он понимает, что они недостаточно близки, и не будет настаивать на том, чтобы Наташа поселилась у него, хотя это наполнило бы его таким неописуемым счастьем, что он тут же умер бы на месте). Ему очень нравится в России и в Наташином городе – конечно, других мест он не видел, ему не с чем сравнивать, и он надеется, что это не последний его визит, но… Ему кажется, что они мало времени проводили вдвоем. Пусть она не поймет его неправильно. Да, она очень гостеприимно его встретила, она постоянно была с ним даже в самые щекотливые минуты, и он благодарен ей за то, что она уделила ему столько времени, но ему кажется – возможно, это какие-то его личные проблемы и он слишком придирается, – но ему кажется, что их с Наташей вечно что-то отвлекает и поэтому им так и не удалось узнать друг друга лучше. А он жаждет этого больше всего на свете и просит дать ему еще один шанс.

Хавьер говорил взволнованно, быстро и без переводчика. Наташа уловила не все, но самую суть: что готов купить ей билеты в Чили и оплатить гостиницу. Она загадочно усмехнулась, пожала плечиком и сказала: «I’ll think»[37].

Хавьер приободрился, притянул Наташину руку к губам и поцеловал.

23

Они вышли за ворота музея, держась за руки, и на парковке их встретил Костя. Точнее, Костя, машина Кости и два друга Кости со сложным выражением на лице. Наташа остановилась, впилась каблуками в асфальт и резко спросила:

– Ну?

Костя подошел, спрятав руки в карманы, шмыгнул носом и сказал:

– Да я это, поговорить хотел.

– Про что?

– Ну про это. – Он кивнул в сторону Хавьера.

– Уже сто раз говорили. Come on[38]. – Наташа потянула Хавьера в сторону, но Костя снова встал у них на пути:

– Ты вот мне одно скажи, Наташ.

– Ну?

– Ну да ну. Чё, нормально поговорить не можешь?

– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.

– Спросить хочу. Вопрос тебе задать.

– Какой?

– Чё у вас, все серьезно с ним?

– Слушай, отвяжись, а? Не твое дело.

– Да как не мое-то? Не, ты мне ответь по-человечески.

– Ну?

– Баранки гну. Заладила со своим «ну». Серьезно у вас с ним?

– Да, серьезно. Легче стало?

– А чем он лучше?

Костя подошел вплотную к Хавьеру и посмотрел на него сверху вниз.

– А чем ты лучше? Чё молчишь, зенки лупишь?

– Natasha…

– Костя, отвали! – Наташа отпихнула его от Хавьера.