Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

свежими полотенцами или парочкой нелепых маленьких шоколадок, какие гостиничные управляющие любят класть гостям на подушки. Но тут он вспомнил, что, перед тем как залечь в ванну, он закрыл дверь на цепочку, и та была по-прежнему где полагается. Значит, этим путем проникнуть никто не мог. Шум ему наверняка почудился. Внутренние стены в доме были довольно толстые, однако все равно возможно, что звук открываемой и закрываемой двери донесся из соседнего номера. Теперь, после того как он про это подумал, звук и в самом деле помнился ему как приглушенный.

Кристофер выбросил это из головы и, пусть и чувствовал себя слегка не в своей тарелке, устроился в кресле, чтобы дочитать страницы из мемуаров Брайена. Дочитал до конца — со всевозрастающей завороженностью. Последняя сцена оказалась особенно примечательной, она явила причуду в поведении Питера Кокерилла, показавшуюся Кристоферу совершенно необычайной. Возможно, даже уникальной.

В половине пятого он вновь вернулся к конюшням. Ему было интересно послушать доклад профессора Ричарда Вилкса, и он разочарованно — однако без удивления — обнаружил, что это пока самая немноголюдная встреча за всю конференцию. В зале было полупусто.

Докладчика представлял сам Роджер Вэгстафф, и начал он с извинений за перемену в программе.

— В сегодняшней завершающей сессии мы собирались заслушать достопочтенного Квази Квартенга, члена парламента. Однако, да будет вам известно, во вторник наш премьер-министр назначил Квази канцлером казначейства. — Для пущего веса Роджер выдержал паузу. — Пусть эта новость уложится у вас в сознании, дамы и господа. Когда Лиз и Квази в 2013 году работали над книгой «Британия раскрепощенная» — их манифестом слабо регулируемой экономики с низкими налогами, — от них отмахивались как от белых ворон и маргинальных мыслителей. Взгляните на них теперь! Два величайших государственных поста наконец-то заняты теми, кто соображает, кто действительно понимает, что это значит — быть консерватором в Британии в 2022 году. У нас получилось, дамы и господа! Цитадель была взята штурмом, и вот мы внутри!

За этими словами последовал всплеск аплодисментов, и продолжался, пока Роджер не вскинул руки, чтобы утихомирить слушателей.

— Что ж, сегодня в ознаменование этого часа мы все можем выпить по бокалу-другому шампанского. Сам я именно так и поступлю. Меж тем, насколько нам известно, Квази намеревается претворить в жизнь новый мини-бюджет примерно через две недели, и поэтому легко вообразить, до чего драгоценно сейчас его время. Он просит передать, что глубочайше и искреннейше сожалеет о своей неявке… Но будьте покойны, дамы и господа! Ибо отыскалась отважная душа, согласившаяся в последний миг закрыть собою брешь. И до чего… до чего иначе — и смело — предлагает он нам взглянуть на суть современного консерватизма. «Мастер переизобретения. Темы обновления в романах Питера Кокерилла и их значение для консервативного движения». Кто из нас хоть раз не желал бы послушать материал именно на эту тему? Что ж, дамы и господа, ждать более не придется. С громадным удовольствием я передаю слово профессору Ричарду Вилксу, только что сошедшему с трапа самолета из Италии, он поведает нам об этом поразительнейшем и — я уверен, по завершении мы все будем понимать причину того — важнейшем предмете.

Под россыпь учтивых аплодисментов профессор Вилкс застенчиво вскарабкался на сцену, вцепившись в устрашающе толстую пачку бумажных листов. С виду он был очень похож на то, что Кристофер ожидал бы от профессора гуманитарных наук, пережившего обычный возраст ухода на пенсию. (Согласно Википедии, ему было шестьдесят девять, но дать можно было лет на пять побольше.) Потрепанный костюм из серой фланели, темно-синий галстук, седые, несколько длинноватые волосы, педантично остриженная бородка, признаки неотвратимой сутулости от долгих лет, проведенных согбенно над книгами и перед компьютерными экранами. Единственная слегка выбивающаяся деталь — которой он, быть может, надеялся придать себе эдакий ухарский вид — джемпер с V-образным вырезом, решительно зверского ярко-красного цвета. Этот оттенок красного оказался в самом деле до того ослепительным, что Кристофер поначалу прямо-таки отвлекся.

Профессор взобрался на кафедру и обозрел ряды лиц, обращенных к нему, ждущих первого изречения. Казалось, начинать он не торопится. Несомненно, несколько десятилетий речей, произнесенных перед зачарованными собраниями студентов, создали в нем привычную уверенность в том, что его будут слушать. И тут:

— «Прошлое, — возгласил он громко и внезапно, — единственный мертвый предмет, что сладостно пахнет».

За этим заявлением последовала долгая и отягощенная смыслами пауза. И вот наконец профессор продолжил:

— Вы наверняка узнали эти слова как цитату из великого британского поэта Эдварда Томаса[36]. Мы, консерваторы, смотрим на прошлое, мы учимся у прошлого, мы ищем в прошлом вдохновения. Нам оно, без сомненья, «сладостно пахнет». Но стоит ли нам сосредоточивать внимание на «мертвом предмете»? Более того, прав ли вообще был Эдвард Томас на сей счет? Вправду ли прошлое вообще «мертво»? Иногда предмет, кажущийся мертвым, бывает гораздо живее, гораздо более преисполнен жизни и возможности, чем мы могли заподозрить. Иногда иллюзия смерти может быть проявлением чего-то совершенно иного. Провозвестником обновления и преображения. Сегодня я желаю объяснить, как эта парадоксальная мысль выражена и, более того, приведена в действие в работе и краткой — чрезмерно краткой — жизни романиста Питера Кокерилла… Позвольте начать, — продолжил профессор, своим вступлением ошарашив публику до полного безмолвия, — с некоторой биографической детали. Питер Кокерилл родился в 1948 году в глостерширской деревушке Брэдбёрн. Он родился в семье рабочих и был у них единственным ребенком; брак его родителей распался в юные годы Питера, когда его отец Джордж, инженер в инструментальной мастерской Бристольской авиастроительной компании, располагавшейся в нескольких милях от их дома, оставил супругу Бетти ради другой женщины и переехал к ней в Лондон. Поскольку Джордж был церковным старостой и столпом местной общины, скандал сотряс деревню и возымел большое отсроченное воздействие на самого Кокерилла. У него, единственного чада, отношения с матерью сделались с тех пор исключительно близкими. Питер был не по годам развитым мальчиком с интересами, необычными для его возраста и классового происхождения. Он заслужил возможность учиться в местной школе для одаренных детей и подростком пристрастился к модернистской литературе, с головой погружаясь в романы Джеймса Джойса и Сэмюэла Беккета. Попутно он развил в себе страсть к местной истории, к церковной архитектуре, к восстановлению и сохранению деревенских традиций и фольклора. Он получил стипендию на учебу в оксфордском колледже Баллиол, где всерьез принялся писать. Его первый роман «О времена!» увидел свет, когда Кокериллу не было и тридцати. За ним последовал экспериментальный «Мотет в четырех частях», а тремя годами позже появилось «Адское вервие» — книга, по общему согласию являющая собой его