Нахид - Шахрияр Замани

– А каков основной род его занятий?

Она берёт меня за щёку и замечает:

– Под кожей у тебя ни грамма плоти. Не глупи! Не задавай неудобных вопросов. Конь осёдлан – надо садиться. Прыгай в седло и скачи.

Я медленно возражаю:

– Но я должна знать, кто мой собеседник.

– Когда нужен помощник в трудностях, не спрашивают, насколько он отвечает эталону настоящего мужчины. Любой ценой добиваются своего.

Пэжман кладёт трубку, и Шахла говорит:

– Док, хватит телефонных игр.

Пэжман поднимает руки, показывая, что сдаётся. Потом командует:

– Морад, пока не кончим обед, телефон запрещён. Морад забирает аппарат, и Пэжман говорит:

– Уважаемые дамы, что вы желаете? Кушанья иранские, западные, китайские, индийские, японские. Можете сами потрудиться себя обслужить, а можете, дорогие попутчицы, и заказ сделать. Выбор за вами.

Я указываю на двух солдат с пиками в руках, стоящих у входной двери, и говорю:

– С большим вкусом это сделано. К какой эпохе относятся их одеяния?

– К сасанидской[21], – отвечает Пэжман.

– Однако их щиты – из эпохи Ахеменидов, – говорю я.

– Разумный человек не спорит со специалистом, – отвечает Пэжман. – Я уверен, что всё именно так, как вы сказали.

Шахла делает заказ, который Морад неторопливо записывает, еле заметно улыбаясь. Улыбнуться есть чему: дополнительное сливочное масло и сумах[22] не сходят с карандаша. Возле каждого из семи-восьми столиков, за которыми сидят посетители, стоит официант, держа руку на груди. Все официанты – в одинаковой униформе, к которой прикреплены таблички с именем и фамилией, написанными красивым шрифтом.

– Я сегодня возьму пример с Шахлы, – объявляю я. – Как и она, хочу шашлык.

Пэжман указательным пальцем касается губ и замечает:

– В этом пункте с Шахлой не сравнится целое уважаемое семейство Рузэ.

Та возвышает голос:

– Морад, перемена блюд запрещена!

Пэжман обеими ладонями закрывает лицо, потом говорит:

– Шахла, Шахла, во имя Аллаха, прояви обходительность. Меня здесь уважают. Не буду же я перед двумя милыми дамами выказывать мою змеиную сторону?

Пэжман снимает свой чёрный пиджак с золотистыми пуговицами, расстёгивает галстук-бабочку. С открытой шеей ему неуютно, и он, поколебавшись, закрывает грудь полотняной синей салфеткой. Морад несёт на одной руке – от кисти до локтя – несколько фарфоровых тарелок. Пэжман поясняет:

– Когда заказан шашлык с рисом, гарсоны подают еду традиционным способом. Итак, Нахид-ханум, как протекает жизнь в отечестве?

– И-и… Неплохо.

– Неужели ещё переживаете из-за происшествия того утра?

Я тренировалась контролировать себя и не терять головы от каждого неожиданного слова. Такой урок был мне преподан за эти несколько дней, прожитых в Тегеране.

– Вы тоже слышали об этом? – спрашиваю я. – Тегеран, поистине, маленький город!

Пэжман кладёт на стол свои серебряные нож и вилку. Морад тут же их забирает и приносит новые. Затем он стоит в двух метрах, рука у груди.

– Я навёл справки о вас и вашем уважаемом семействе, – говорит Пэжман. – Извините, но это было необходимо. Ваша семья – авторитетна и респектабельна.

– Это ваше право, – отвечаю я, – но я говорила по телефону, что не жду от вас многого. Как бы мне выразиться? Я столкнулась с трудностями, и если вы подскажете мне выход, я буду благодарна.

Шахла ни при каких обстоятельствах не прекращает есть. Пэжман говорит:

– Видите ли, Нахид, каждый, кто бывает приглашён в «Замок Венеры», становится членом семьи. В этом месте не задают неудобных вопросов. И всё же перед тем, как сделать любой шаг, я должен кое-что у вас спросить. Поэтому будьте терпеливы.

Я опускаю обратно в тарелку ложку с рисом и вытираю рот бумажной салфеткой.

– Так не годится, – говорит Пэжман. – Мы как двое друзей можем и кушать, и разговаривать.

– А я тут типа никто, да? – говорит Шахла с полным ртом.

– Разве можно тебя не заметить? – ухмыляется Пэжман. – Никак нельзя.

Он говорит «кушать и разговаривать», однако сам не ест, только режет мясо на кусочки.

– Прошу, расскажи мне о мечети аль-Гадир и о книжном магазине Мофида, – говорит Пэжман. – Какая бы ни была ситуация.

Услышав о книжном магазине, я чувствую тоску. Уже много лет – что бы я ни делала и где бы ни была – имя господина Мофида постоянно преследует меня. Вкратце я говорю Пэжману то, что следует сказать, и он восклицает:

– Я соболезную! Мне действительно очень жаль. Прошу поверить моему сочувствию.

– Спасибо, – я начинаю всхлипывать.

Шахла тоже сочувствует мне:

– Док, а нельзя не задавать таких вопросов? Еда в горле комом встала.

– Разреши мне выполнить мою работу, – отвечает ей Пэжман, потом поворачивается ко мне: – Вы говорите, что приехали в Иран для выяснения обстоятельств гибели отца. Принимаю, но спрашиваю: были ли какие-то ещё соображения?

– Нет. Какие такие соображения?

– Например, приезд был по совету «Конфедерации иранских студентов» или парней из «Исламской ассоциации студентов»?

– Я умоляю: не мучайте меня этими безосновательными предположениями. Я, выходит, бросила маму, учёбу, всю мою жизнь по приказу «Исламской ассоциации»? У меня нет с ними связей. Знаю одного двух-человек на уровне «здравствуй – до свиданья». Я всегда была занята собственной жизнью – и теперь понимаю, что это было ошибкой. Итак, благодарю за всё. И мне лучше уйти.

Шахла хватает меня за ремень сумочки и говорит:

– Док, но ты молодец! Прямо блестяще действуешь! А ведь эта девушка у нас ищет помощи!

Пэжман встаёт и говорит:

– Умоляю вас, присядьте. Я ещё не всё сказал. Ваш уход не решит никаких проблем.

Я сажусь. Шахла спрашивает меня:

– Не хочешь пойти освежиться в туалетную комнату?

– Мерси, я в порядке.

Пэжман продолжает:

– Я допускаю, что полковник Машаех фантазирует. Но дело действительно было непростым. Я прочёл кое-какие материалы, и они мне напомнили знаменитую программу Би-би-си «Панорама», – это был документальный репортаж 1975 года о пытках в иранских тюрьмах. Передача эта бросила тень на шахиншаха.

Моё сердцебиение успокаивается. Мне повезло: он ничего не знает о том, что я побывала в тюрьме. Я говорю:

– Моя личная жизнь… Какое отношение она имеет к полковнику?

– Полковник раздул это дело, чтобы получить звание генерала, – отвечает Пэжман. – Назовём его ослом: если режим падёт, то наградой за это звание может стать смертная казнь.

Пэжман берёт со стола бокал на высокой ножке и командует:

– Морад, перемена блюд.

Шахла хватает свой бокал:

– Не успели поесть, как смена блюд?! Еда в горле комом!

Сняв с груди салфетку, Пэжман бросает её на стол и повторяет:

– Морад, накрой стол заново.

Я воспрянула