Нахид - Шахрияр Замани

темно. Хотелось бы ещё поспать. Через цветное стекло зала я вижу, как Асгар машет мне рукой на прощание. Хотя я вижу только его тень, но я уверена, что он тает от удовольствия. Когда он сказал мне, я вначале не поверила. Оказывается, Хоршид серьёзно воспринял мои слова и на собственной машине приехал за мной, чтобы отвезти меня на место своей работы. Как гласит поговорка, думаем так, получается иначе. Я ждала сына, а приехал его отец!

Уже во дворе дома я слышу, как снаружи урчит мотором машина. Открываю ворота и вижу Хоршида: он стоит, как-то косо наклонившись, словно хочет скорее двинуться в путь. На плечи он набросил чёрный пиджак. Мне надо сделать любезное лицо. Сажусь в машину и опускаю стекло: дует холодный ветер, но не студёный. Это очень приятная осень. Так, чтобы Хоршид не видел, я кончиками пальцев раздвигаю бортики рубашки между второй и третьей пуговицами. И ветерок щекочет моё тело.

Я продолжаю парить в небесах. Пэжман – это тот, кого я искала целую вечность. Он дал мне слово, и сегодня я могу спокойно получать удовольствие от осмотра исторических памятников и традиционных религиозных строений. Жизнь сняла завесу со своей прекрасной стороны и опьянила меня. Я начала работу по указаниям Пэжмана, а Асгару не сказала об этом ни словечка. Я слышала, что в Иране отношения между людьми теперь в высшей степени странные, однако нужно было испытать это на себе, чтобы поверить в это.

Мы приезжаем быстрее, чем я думала. Выхожу из машины и надеваю куртку. Огибаю машину и перехожу через бетонный мостик. Хоршид говорит:

– Нам вот в эту дверь.

Произнеся «Бисмилля», он поворачивает ключ в замке. Дверь открывается с сухим звуком. Несколько раз оглянувшись, он торопливо входит внутрь. Я закрываю дверь. Передо мной раскинулся очень большой двор с прямоугольным бассейном посередине. Поверхность двора неровная: есть подъёмы и провалы. Вокруг, по периметру, видны входы в комнаты. Великолепное здание, расположенное с северной стороны от бассейна, должно иметь возраст не менее столетия. Я провожу рукой по стволу одного из древних деревьев, растущих рядами по обеим сторонами бассейна. Моё знание деревьев – образцовое в кавычках. Я не отличу даже грецкий орех от чинары. Приехав в Америку, я поняла объективный уровень моих познаний в ботанике. Некоторые из моих одноклассниц знали больше ста видов различных цветов и деревьев.

Хоршид закатывает рукава рубашки и даёт мне подержать свои наручные часы «Вестерн» и перстень с бирюзой. В этот перстень влезут два моих пальца.

Хоршид насухо вытирает руки и лицо платком синего цвета, надевает шерстяные чулки и подтягивает задники своих гиве[23]. Выпрямившись, говорит:

– Если общественный работник не приходит на работу затемно, – день не будет удачным.

– Это неплохо, – отвечаю я. – Такое утро у меня – впервые в жизни. Здесь тишина удивительная.

– Как далеко вы продвинулись в деле вашего отца? Инициировали пересмотр?

Я не ожидала, что убийство моего отца будет важным для Хоршида.

– Ещё недавно не было никакой надежды, – отвечаю я, – но вчера у меня была встреча, которая меня очень ободрила.

– Встреча была с надёжным человеком? Будьте очень внимательны. Времена плохие настали.

– Я этому человеку верю.

– Асгар-ага – государственный служащий. Ему кое-что делать не с руки. Но я знаю пару-тройку нужных людей. Когда вам это понадобится, известите меня, – надеюсь, мы вовремя подключимся.

– Мерси. Благодарю, что вы думаете обо мне. В душе моей светло: с помощью того господина, похоже, достигну цели.

Хоршид становится под строительными лесами у главного здания хосейние. Я подхожу к нему. Он указывает на горлиц, сидящих на лесах:

– Это ещё более ранние пташки, чем мы.

Солнце взошло. Пение птиц набирает силу. Хоршид продолжает:

– Видите верхний портик хосейние? Я работаю с надписями, расположенными на нём.

Я приставляю левую руку козырьком к глазам, но на буквы падают солнечные лучи и мешают прочесть их. Он подсказывает:

– Это сура «Солнце».

– Почерком «сольс»[24]?

– С элементами как сольса, так и насталика.

Миновав леса, я вхожу на крыльцо.

– Вначале здесь был шатёр, «такия», – объясняет Хоршид. – В Тегеране в своё время имелось сорок пять таких шатров. Потом началось благотворительное строительство, и на этом месте построили хосейние.

– «Такия» – это большой шатёр, в котором устраивали траурные церемонии, правильно?

– Браво! Разумеется, в них были и помосты для чтения драм и тазийе[25]. Эта хосейние – так мы её определяем – с одним крыльцом и тремя входами.

– Каков возраст этого здания?

– Написано вот тут же, на крыльце. Посмотрите, какие тут изразцы.

Я притрагиваюсь к гладким шлифованным изразцам. Хоршид продолжает:

– У нас есть находки очень редких полированных изразцов металлического цвета. Из мест неподалёку от Тегерана – из района мечети, посвящённой пророку Яхъе[26], найдены на раскопках в селе Кохнегель возле Верамина.

– Из чего эти изразцы?

– Из обожжённого алебастра или из кирпичной глины, их называют закалёнными.

Когда я вижу эти изразцы и ту искусность, с которой была построена хосейние, сонливость слетает с меня, сменяясь приливом вдохновения.

– С вашего разрешения, я поднимусь на леса, – говорит Хоршид. – Вы можете спокойно осмотреть всю хосейние. Когда утомитесь, скажите мне, я вас сам отвезу домой.

– Мерси, и фотографировать можно?

– Полностью на ваше усмотрение.

Я присаживаюсь у бортика бассейна и тыльной стороной ладони отгоняю холодную воду. В ней просыпаются рыбки и шевелят хвостами. Бассейн весь потрескался и нуждается в ремонте. Поднятая мной волна доходит до фонтана, украшенного семью ушами и двумя ртами. Рука заледенела.

Хорошо, что я купила билет с открытой датой возвращения. Как минимум две недели мне ещё надо здесь пробыть. Я шагаю вокруг бассейна и думаю об обещаниях, которые мне дал Пэжман. Вдруг под ногой образуется пустота, и я проваливаюсь туда по щиколотку. Опять оживает боль в этой ноге: все беды валятся именно на левую! Я сажусь на корточки и гляжу на разверзшийся в земле провал. Зачем здесь валяется белый камень, тоже потрескавшийся?! Ну и глупа же я! Я торопливо выпрямляюсь и отхожу назад. Как это понимать? Вокруг всего бассейна – могилы? Время обесцветило и сделало нечитаемыми надписи на надгробьях. На некоторых камнях нет надписей, но различимы изображения старинных ружей со стволами раструбом, всадников, револьверов для нескольких выстрелов. Эти рисунки не могут не иметь связи с занятиями похороненных здесь. Я встаю на колени и ощупываю одно из надгробий. Меня зовёт Хоршид. Придётся отвлечься и пойти к нему. Повесив фотоаппарат на плечо, иду к крыльцу. Там горит