Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

Трактор, подумала она в очередной раз, обесценил мулов напрочь. Сейчас мул никому даром не нужен. Сейчас мул, а следующими будут ниггеры.

Ближе к вечеру она взялась это объяснять Астору и Салку, которые накидывали навоз в разбрасыватель в коровьем загоне. Она села к блоку соли под небольшим навесом, живот на коленях, руки на животе.

– Вам, цветным, в оба надо глядеть, – сказала она. – Сколько за мула нынче дают, знаете?

– Нисколько не дают, – сказал старик, – ни гроша ломаного.

– Не было трактора – мул годился, – сказала она. – Не было Перемещенного – ниггер годился. Приходит такое время, – пророчески заявила она, – когда про ниггера и думать забудут.

Старик вежливо засмеялся.

– И то верно, – сказал он. – Ха-ха.

Молодой ничего не говорил. Только хмурился, а когда она ушла в дом, бросил:

– Послушать Пузатую, она все на свете знает.

– Не боись, – сказал старик. – Твое место – ниже не бывает, кто на него позарится?

Мистеру Шортли она про свои страхи насчет аппарата не говорила, пока он опять не начал работать в коровнике. Потом однажды вечером, они уже в кровати лежали, сказала:

– Шпионит он, высматривает.

Мистер Шортли сложил руки на костлявой груди и прикинулся трупом.

– Высматривает, – повторила она и двинула его в бок коленом. – Поди знай, что им известно, а что нет. Поди знай, пойдет он к ней или не пойдет рассказывать, ежели увидит аппарат. Думаешь, они не гонят в Европе у себя? Они трактора водят, техника у них имеется – и такая, и сякая. Что ты молчишь?

– Не трогай меня сейчас, – сказал мистер Шортли. – Я мертвец, понятно тебе?

– Глазки эти его маленькие, вот что чужое-то, – пробормотала она. – И как он плечами дергает. – Она подняла плечи повыше и дернула ими несколько раз. – Вот с чего он ими дергает, а? – спросила она.

– Ежели бы все такие мертвецы были, как я, всем бы спокойно было, – сказал мистер Шортли.

– Священник еще этот ихний, – пробормотала она и некоторое время молчала. Потом продолжала: – Может, в Европе они по-другому как гонят спиртное, но мне думается, они все способы знают. Кривые люди, неправедные. Там у них кругом отсталость, реформы не было, религия как тысячу лет назад. Не иначе, дьявол им все это устроил. Дерутся между собой без конца. Спорят, враждуют. А потом нас в это втягивают. Два раза уже втянули, не хватило у нас мозгов туда к ним не соваться, сунулись, навели порядок, так они теперь, наоборот, к нам и давай все вынюхивать тут, и как только твой аппарат на глаза попадется, так наверняка сразу бегом к ней. И ручку ей целует каждую минуту. Слышишь меня?

– Нет, – ответил мистер Шортли.

– Я тебе больше скажу, – продолжала она. – Ни капельки не удивлюсь, ежели он все, что ты говоришь, хоть по-английски, хоть как, понимает.

– Да не говорю я на других-то языках, – пробурчал мистер Шортли.

– Мне сдается, – сказала она, – что ниггеров тут вскорости не будет уже. И знаешь что? По мне, лучше ниггеры, чем поляки. И, ежели на то пошло, я буду за ниггеров, когда час наступит. Когда Подгузник только приехал, помнишь, как он им руки жал? Так, будто разницу не знал, будто он такой же черный мог быть, как они. Но увидел, что Салк индюшек таскает, – тут же пошел и доложил ей. Я давно знала, что он их таскает. Могла сама ей сказать, но не сказала.

Мистер Шортли дышал мягко, как если бы спал.

– Ниггеры не видят, кто им друг настоящий, – сказала она. – И еще послушай меня. Мне уйму всего Зузка рассказывает. Говорит, в Польше они жили в кирпичном доме, и, мол, однажды ночью к ним пришли и велели убраться вон до рассвета. Ты веришь, что они в кирпичном доме могли жить?

– Важничают, – продолжала она. – Цену себе набивают. Мне-то деревянный дом в самый раз. Чанси, – сказала она. – Да повернись же сюда. Не переношу, когда ниггеров обижают, когда их вытуривают. К ниггерам, к беднякам у меня жалости немерено. Всегда такая была – ну скажи, разве я не была им всегда другом, ниггерам и беднякам?

– Когда час наступит, – добавила она, – я горой встану за ниггеров, вот и весь сказ. Не допущу, чтоб священник этот всех ниггеров отсюда выставил.

•••

Миссис Макинтайр купила новую пружинную борону и трактор с подъемным механизмом, потому что, сказала, наконец-то у нее есть человек, который может управлять техникой. Она поехала с миссис Шортли к заднему полю посмотреть участок, который он боронил накануне.

– Чудо как хорошо! – воскликнула миссис Макинтайр, глядя на красноватую волнистую землю.

За время, пока Перемещенный у них работал, миссис Макинтайр в чем-то стала другой, и миссис Шортли присматривалась к этому изменению очень пристально: хозяйка начала вести себя так, будто тайно богатела, и она меньше прежнего откровенничала с миссис Шортли. Священник, подозревала миссис Шортли, вот кто первопричина изменения. До чего же скользкие они люди. Сперва ее в Церковь свою заманит, а потом запустит руку ей в карман. Что ж, думала миссис Шортли, пусть она пеняет на себя тогда! У нее у самой была маленькая тайна. Кое-что Перемещенный затеял, миссис Макинтайр, если ей сообщить, удар хватит.

– А я все равно повторю, – пробормотала она. – Не будет он вечно тут работать за семьдесят в месяц.

Свой секрет она не собиралась выбалтывать, сказала только мистеру Шортли.

– Ну, – промолвила миссис Макинтайр, – я, может, надумаю с кем-нибудь из других распрощаться, тогда смогу ему прибавить.

Миссис Шортли кивнула, показывая, что ничего нового не услышала.

– Не буду говорить, что эти ниггеры сами не виноваты, – сказала она. – Но уж как умеют, лучше не могут они. Ниггеру сказать надо, что ему делать, и рядом стоять, пока не сделает.

– Так судья говорил, – сказала миссис Макинтайр и посмотрела на нее одобрительно.

Судья – это был ее первый муж, от которого она унаследовала ферму. Миссис Шортли слыхала, что она вышла за него, когда ей было тридцать, а ему семьдесят пять: думала, разбогатеет, когда его не станет, но старик оказался бессовестным человеком, и после всех посмертных расчетов выяснилось, что у него не было ни гроша. Ей достались только пятьдесят акров земли и дом. Но она всегда отзывалась о нем с уважением и повторяла его присловья: «Одному беда, другому счастье», «Лучше свой сатана, чем пришлый».

– Так ли, сяк ли, – заметила миссис Шортли, – лучше свой сатана, чем пришлый.

Ей отвернуться пришлось, чтобы миссис