Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

Прошла ночь.

Раджу умел измерять пульс, он взял руку девушки и сказал:

— Плохи дела, господин.

Что я мог сделать? Я не был доктором. Возможно, ей помог бы солевой раствор, но здесь нигде не было врача.

В девять утра она умерла.

Не будь нас там, вытащил бы кто-то ее тело из коровника или нет, не знаю, но после наших многочисленных просьб и уговоров двое мужчин, пастух и земледелец, вытолкали ее тело бамбуковыми палками к берегу реки.

— Отмучилась, господин. Бездетная вдова, да к тому же сама ребенок, что бы она ела? Кто бы позаботился о ней? — сказал Раджу.

— Какие же жестокие твои родные края, Раджу!

Мне было горько от того, что я не дал ей съесть ту крохотную горсть риса, которую она так хотела.

4

Полуденная тишина придавала раскинувшимся вдалеке горным цепям и лесам Мохаликхарупа необыкновенно таинственный вид. Я уже давно раздумывал над тем, чтобы съездить как-нибудь в горы на прогулку. Мне не раз говорили, что густо поросшие лесом горы Мохаликхарупа труднопроходимы, в них полно королевских кобр, джунглевых кур, редких лесных хризантем, а также крупных медведей. То ли оттого, что на вершине гор не найти воды, то ли из страха перед королевской коброй, даже местные дровосеки никогда не ходили в ту сторону.

Когда бы я ни смотрел на эти горы и леса, тянущиеся длинной синеватой полосой на горизонте, — в полдень, после обеда или вечером, — в моем воображении рождалась целая вереница чарующих образов. Весь этот край и теперь кажется мне сказочной страной фей: его лунный свет, его лесные чащи, его одиночество, его молчаливая загадочность, его красота, его люди, щебетания птиц и прелесть лесных цветов — всё казалось мне необыкновенным и рождало такой покой и радость в душе, какой я никогда в жизни не знал. Больше всего меня манили гирлянда гор Мохаликхарупа и границы заповедного леса Мохонпура. Какой удивительный мир красоты они являли собой в полдень, на закате и лунными ночами, какие тоскливые мысли рождали в голове!

Однажды я отправился на прогулку в горы верхом на лошади. Спустя девять миль я выехал на тропинку, по обеим сторонам которой тянулись гряды холмов. Их склоны поросли лесом, и дорожка, изгибаясь, петляла по лабиринту зарослей причудливых деревьев и кустарников, иногда поднимаясь в гору, иногда спускаясь вниз. Порой мне встречались небольшие горные ручейки, которые текли по каменным тропинкам. Лесную хризантему в цвету я не увидел, потому что она не цветет зимой, но зато всюду меня окружало бесчисленное множество кустов ночного жасмина — и подножия деревьев, и склоны холмов, и каменистые берега ручьев были укрыты белой россыпью его цветов. Сколько еще разнообразных лесных цветов распустились под конец сезона дождей — шоптопо́рна[50], о́рджун[51], чароли, множество видов лиан и орхидей. Благоухание всех этих цветов, слившись воедино, пьянило меня, словно пчелу.

Я уже столько жил тут, а красота этих мест до сих пор оставалась неведомой для меня. Всё это время я с опаской обходил стороной леса и холмы Мохаликхарупа — как-никак там водятся тигры, змеи и полным-полно медведей, хотя последних я не встречал. Люди наверняка преувеличивают, когда говорят, что их там много.

Постепенно дорожка стала сужаться, теряясь в густых лесных зарослях. Крупные ветви деревьев по обеим ее сторонам клонились книзу, образуя зеленую арку. У подножий высоких темных стволов деревьев, выстроившихся в плотный ряд, росли кусты разных видов папоротника, местами встречались молодые побеги деревьев. Я посмотрел вперед и увидел, что лес становится темнее, а тропинка поднимается вверх и ведет прямиком к высокому холму, и всё то, что издалека казалось рощицей из невысоких деревьев ше́ора[52], окаймлявших его подножие, оказалось в действительности высокими деревьями. Это место было необыкновенно прекрасным. Я поднялся на холм, проехал еще какое-то время, пока дорожка вновь не стала петлять вниз, спустился немного и, привязав лошадь к дереву чароли, сел на какой-то валун — пора было дать немного передохнуть уставшему животному.

Слева от меня неожиданно вырос высокий холм. Не раз замечал примечательную особенность горных регионов: стоило здесь только преодолеть новый виток пути, как перед взором открывалась совершенно другая картина — то, что, казалось, было на севере, не успеешь и двух шагов пройти, вдруг оказывалось на западе.

Я долго сидел в тишине. Неподалеку, где-то в глубине леса, протекал ручей, и его мягкое журчание только подчеркивало глубокое спокойствие этой лесной чащи, окаймленной гирляндой холмов. Меня окружали высокие холмы, над вершинами которых синим куполом раскинулось осеннее небо. Сколько столетий, должно быть, сменили друг друга, а эти леса и холмы всё так же стоят. В далеком прошлом, когда арии преодолели Хайберский проход и вошли в долину пятиречья[53], эти леса были теми же, что и сейчас. Когда Будда, покинув молодую новоиспеченную жену, ночью тайком ушел из дома, эти горные вершины, освещаемые лунным светом, улыбались так же, как и сегодня. Когда поэт Ва́льмики сидел в своей хижине на берегу Та́масы, записывал Рама́яну и вдруг вздрогнул, увидев, как солнце клонится к закату, в темных водах реки отражаются россыпи багровых облаков, а лесные антилопы возвращаются в а́шрам[54], в этот час вершины Мохаликхарупа были окрашены в алый цвет заходящего на западе солнца подобно тому, как они сегодня медленно догорали багровым огнем у меня на глазах. В те далекие дни, когда император Чандрагупта[55] впервые взошел на трон, греческий царь Гелиодор воздвиг колонну, восхваляющую Вишну, царевна Самьюкта повесила на статую Притхвираджа[56] цветочную гирлянду во время сваямвары[57], несчастный Дара Шукох[58], потерпев поражение при Самугаре, тайком бежал из Агры в Дели, Господь Чойтонно[59] начал исполнять санкиртаны в доме Шривасы, бенгальцы проиграли битву при Плесси, — густые леса и цепи холмов Мохаликхарупа всё так же возвышались над землей. Кто жил в этих краях всё это время? Неподалеку от лесов Мохаликхарупа была деревня — всего несколько соломенных хижин. Местные жители занимались изготовлением масла из семян мадуки и для его отжима использовали приспособление из двух бревен, чем-то напоминающие дхенки. Мое внимание привлекла старуха лет восьмидесяти-девяноста, с седыми волосами цвета пеньки или мелкой гальки. Всё ее тело было покрыто комьями грязи, она сидела на солнце и вылавливала вшей — словно принявшая облик старухи богиня Оннопурна[60] из поэмы