Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

В комнате, в которую он меня провел, было несколько стульев с толстыми ножками и подлокотниками, изготовленные местными плотниками из дерева шишом, и деревянная скамейка. В нише стены стояла статуя Ганеши, украшенная киноварью и сандаловой пастой.

Вскоре в комнату вошел какой-то мальчик и поставил передо мной большой поднос, на котором лежали небольшая горсть абира, цветы, несколько рупий, пара кусочков леденцового сахара, немного семян кардамона и цветочная гирлянда. Мы нанесли друг другу на лоб немного абира, и пока я в нерешительности стоял с гирляндой в руках, глядя на поднос и не понимая, что с ней сделать, Рашбихари Сингх сказал:

— Примите этот скромный подарок, господин.

Я вытащил из кармана несколько рупий, добавил их к тем, что лежали на подносе, и ответил:

— Угостишь всех сладостями.

Затем Рашбихари Сингх провел меня по своим изобилующим богатством владениям: около шестидесяти-шестидесяти пяти коров в коровнике, семь-восемь лошадей в конюшне — две из них красиво танцуют, он мне как-нибудь непременно покажет. Слона у него не было, но он планировал в скором времени его приобрести. В этих краях так заведено: если слона нет — значит, недостаточно богат и уважаем. Каждый год его люди собирают около трех тонн пшеницы, больше восьмидесяти человек едят в его доме дважды в день, сам он, совершив утреннее омовение, выпивает ежедневно по полтора литра молока и съедает около полукилограмма леденцового сахара из Биканера — обычный леденцовый сахар с местного базара он никогда не ест, только тот, что из Биканера. Есть на завтрак леденцовый сахар тоже считалось одним из признаков зажиточного человека в этих краях.

После Рашбихари Сингх отвел меня в какую-то комнату, где с потолка свисали две-две с половиной тысячи кукурузных початков — то были заготовки семян для посева на следующий год. Он также показал мне огромную железную бочку, сделанную из приколоченных друг к другу неровными гвоздями листов железа, в ней каждое утро кипятили порядка шестидесяти литров молока — именно столько выпивали в день его домочадцы. В еще одной маленькой комнате лежало столько дубинок, щитов, копий, топоров, что ее, пожалуй, можно было назвать оружейной.

У Рашбихари Сингха — шестеро сыновей, самому старшему — не меньше тридцати. Четверо старших похожи на отца — такие же высокие, крепкие, с пышными усами и бородой. Глядя на его сыновей и обставленную оружейную, я понял, почему бедные, полуголодные гангота в страхе съеживались при их виде — иначе и быть не могло!

Рашбихари Сингх был человеком чрезвычайно гордым и серьезным. К тому же с неусыпным чувством собственного достоинства. Достаточно допустить малейшую оплошность, чтобы потерять его уважение, то есть всякому, кто общался с ним, нужно постоянно быть начеку. Именно поэтому гангота постоянно дрожали в страхе — кто знает, в какой момент попадешь в немилость.

Хозяйство и быт Рашбихари Сингха являли собой яркий пример того, что обычно называют грубым изобилием. Всё у него имелось в достатке: молоко, пшеница, кукуруза, леденцовый сахар из Биканера, почет и уважение, палки и дубинки. Но для чего? В его доме не было ни одной красивой картины, ни одной хорошей книги, ни одной приличной подушки или покрывала, про мебель и говорить не стоит. На стенах пятна извести, следы бетеля, за домом сточная канава с грязной, зловонной водой и мусором, да и сам дом совершенно неприглядный. Дети читать и писать не умеют, одежда на всех дешевая и грязная. В прошлом году трое или четверо детей в семье умерли от оспы. К чему всё это грубое изобилие? Кто пожинает плоды этого богатства, силой вытрясенного из беззащитных гангота? Зато Рашбихари Сингх приумножает свой авторитет.

Изобилие блюд удивило меня не меньше. Разве один человек может столько съесть? Штук пятнадцать лепешек-пури размером со слоновье ухо, несколько видов овощного рагу в небольших чашках, йогурт-дахи, сладкие шарики-ладду, сладкие жареные пирожки, соус чатни, чечевичные лепешки па́падам. Да это мне на четыре раза, а Рашбихари Сингх, наверное, один вдвое больше съедает за раз.

Когда я покончил с едой и вышел на улицу, уже стемнело. Люди из касты гангота расселись по двору и с удовольствием ели с листьев жареные зерна проса и дахи. Одежда у всех была в красном порошке, и все они радостно улыбались. Брат Рашбихари прогуливался по двору, следя за тем, чтобы никто не остался без угощения. И хотя оно было скромным, это нисколько не умалило радости людей.

На этом празднике я спустя долгое время увидел танец того самого мальчика Дхатурии, который когда-то выступал в нашей конторе с труппой. Он немного подрос, да и танцевал значительно лучше, чем раньше. Его позвали сюда выступить на праздновании Холи.

Я подозвал его к себе и спросил:

— Помнишь меня, Дхатурия?

— А как же, — ответил он, с улыбкой приветствуя меня. — Вы — господин управляющий. Как поживаете?

Какая красивая улыбка расцвела на его лице. Я смотрел на нее, и в груди у меня щемило от тоски и жалости. У него совсем никого не осталось на этом свете, а потому приходится уже в таком юном возрасте самостоятельно зарабатывать себе средства к существованию, развлекая танцем и песнями других, да еще таких невежественных и жадных до денег, как Рашбихари Сингх.

— Тебе, наверное, полночи придется петь и танцевать тут. Сколько ты за это получишь?

— Четыре анны, господин. И еще досыта накормят.

— Чем накормят?

— Рисовый отвар, дахи и сахар. Может, еще ладду, в прошлом году давали.

Дхатурия с удовольствием предвкушал свою трапезу.

— Везде тебе удается так заработать?

— Нет, господин, Рашбихари Сингх — богатый человек, поэтому может и четыре анны дать, и накормить. Когда я танцую в домах гангота, получаю две анны. Они не кормят, но иногда дают полкило кукурузной муки.

— И как, хватает?

— Какой там, господин, сейчас танцами не заработаешь. Вот раньше… У людей нет денег, кто станет смотреть танцы? Когда никто не зовет станцевать, работаю в полях и на фермах, в прошлом году косил пшеницу. Что поделаешь, господин, есть-то что-то надо. Я так радовался, что научился танцевать чхоккор-бази в Гайе — он стоит дороже, но никто не хочет его смотреть.

Я пригласил Дхатурию выступить у нас в конторе. Он, как подлинный человек искусства, был склонен к апатии.

Луна уже высоко взошла на небе, а я только попрощался с Рашбихари Сингхом и отправился домой. Когда я выезжал на лошади с их двора, меня вновь проводили выстрелами из двух ружей в