Адвент - Ксения Сергеевна Букша

человеком

и превратился во что-то такое, что им было надо

вообще-то им не нужен был четвёртый

но ведь третьего в тот момент не существовало

он был в палатке

а когда третий проснулся и вышел из палатки, туда зашёл первый

и их снова стало трое

так они трое продолжали свой семинар

сидя у несуществующего как будто горящего

костра

и обнуляли всё в пределах своего

математического пространства

а река непрерывно превращалась в шар

никогда до конца в него не превращаясь.

Потом один из них уехал в Америку и получил Нобелевскую премию по экономике

другой остался

а третьего не существует

Косте рассказывал об этом тот другой,

который остался

он рассказывал об этом Косте, стоя на фоне тёмного окна

уверенный в себе, ободранный, мощный

весь в тёмных и седых волосищах

в каких-то рытвинах, с сиплым басом,

старик профессор

глаза у него сидели глубоко и горели ровно и ярко

Костя много раз видел его на лекциях

и семинарах, видел и вблизи, как в тот раз

и всё гадал, и никогда не мог понять: кто он, один из тех вошедших в лес

или тот дополнительный,

присоединившийся к ним

да и кто из них кто – никогда не было до конца ясно

в тот вечер, опьянённый вечером, рябиновой наливкой и чем-то ещё

(тусовка, запахи профессорского дома, перестройка, новое на пороге, звуки «подайте мне гитару, налейте мне вина, подайте юбиляра, в кого я влюблена», математик отмечал три четверти века),

Костя осмелился задать этот вопрос

в косвенной, уклончивой форме

можно сказать, в форме шутки

а вы случайно не помните

когда вы входили в палатку

там, случайно, никого не было?

Профессор оценил Костину шутку

хлопнул его по плечу

покачивая головой

потом достал корявыми чёрными пальцами

беломорину из серебряного портсигара

не спеша закурил

и ответил:

как это никого?

когда я туда входил

то там был я сам

а вот когда вошёл… – глубокая затяжка

взгляд на Костю и негромкий понимающий смех

и Костя засмеялся тоже

они всё понимали

он сам, Костя, и был сейчас тем третьим,

которого не существует

суть выживания в дремучем мире

в том и состояла, чтобы вечно входить внутрь и выходить наружу, сменяя одно другим

чтобы существование не было подтверждено

чтобы оно мерцало

профессор мерцал в серебристом дыму

Костя мерцал, негромко смеясь вместе с ним

Стеша спала

канал Грибоедова за домами превращался в шар

падал снег

шла третья неделя Адвента

10

Возвращаясь домой из библиотеки, Аня думала о том, что чувство радости возникает у неё (а может быть, не только у неё) в связи с другими определёнными чувствами и мыслями, и обобщить их можно как мысли о свободе и о чём-то новом. Новогоднее или рождественское настроение – предчувствие нового и радостного. Не просто очередной виток, а что-то неведомое. Простор.

Не в том ли дело, что сейчас ей вместо простора видна стена (если переиначить старую песню «Экспериментатор»)? И если радость-свобода действительно существует, то, может, вся беда просто-напросто в политической ситуации, в атмосфере, в том, что вокруг всё тухловато и довольно уныло?

Аня принимала участие в разных местных инициативах. Она скупала обаятельные кособокие чашки артели «Особые ребята». Сидела наблюдателем на выборах (шесть утра, пирожки съедены, лампы помаргивают, рябит в глазах от мундепов-однофамильцев). Прилежно ставила дизлайки наиболее глупым властным инициативам. Продвигала светофор на перекрёстке их улицы с проспектом («Сообщаем, что ваше обращение стало пятым обращением на эту тему от жителей муниципального округа. Мы намерены внести в перспективный план…»). Наконец, приняла участие в конкурсе муниципальных инициатив, так что при бане открыли настоящую прачечную для необеспеченных слоёв населения (правда, как открыли, так тут же и закрыли, но клялись и божились в письмах, что вот-вот откроют вновь). Посадили на их улице двадцать пять липок; спустя три года не осталось ни одной: двадцать не прижились, пять поломали жители. Свободой пока не пахло, радости тоже не прибавлялось. Но хотя бы возникало предчувствие. Так, наверное, когда роешь подкоп, всё время кажется, будто вот-вот, ещё пару лопат, и будет свежий ветер и свет.

Сегодня вот, например, на час дня было назначено собрание участников их ТСЖ. Их дом пока оставался оплотом либерализма, но на него давно зарился муниципалитет. Управдом не хотел отдавать его из ТСЖ управляющей компании. Представитель муниципалитета беседовал с жильцами и управдомом.

Когда Аня подошла, то увидела, что в собрании принимают участие всё те же лица, что обычно. Каждый из жильцов негласно принял на себя какую-нибудь роль. Кто-то возмущался изредка, кто-то шумел стабильно, кто-то задавал тон, кто-то умиротворял, кто-то кричал невпопад.

– Что же, – блажила на повышенных тонах женщина из коммунальной квартиры 89 в роли комической мамаши, – отдадут ТСЖ инвесторам, сразу трубы прорвёт, придут эти разные, будут снег чистить не лопаткой, а ломиком, пробьют жесть, гвозди поотваливаются, ведь дом – это, между прочим, живой организм, он не такой крепкий, как вы думаете, вам вот кажется, что дом просто стоит себе и стоит, а тут каждый кирпичик считанный, этому дому сто с лишним лет, заселят юрлица в подвал, трубы все поотрываются, перекопают наш дворик, спилят деревья, между прочим, этот дом уникальный, потому что в 1913 году железных перекрытий ещё нигде не делали, а у нас, между прочим…

В её речи, передавая её, приходится сделать паузу, но она-то говорила без пауз, неведомо когда начала и неведомо когда собиралась закончить. В сущности, её речь была ярко-белым звуковым фоном, перекрикивая который, вели дискуссию управдом и чиновники. Эти последние (в роли коллективного Понтия Пилата) стояли на утоптанном снегу в чёрных лакированных ботинках на тонкой подошве. Управдом, высокий кудрявый мужик с резкими чертами лица и крупным носом (в роли Моисея), был, как обычно, в джинсах, кроссовках и свитере. Он не подгорал, а вспыхивал ровным мерным пламенем, как негасимый пень. Иногда его лицо освещала хищная ухмылка, и он проводил ребром ладони сверху вниз и снизу вверх по воздуху между собой и чиновниками.

– Вы бы лучше объяснили, – встроилась Аня, найдя свою роль (пройдоха-субретка, Лиза из «Горя от ума» или Фигаро любого пола), – когда наконец вновь откроют прачечную и помывочную для малообеспеченных слоёв, а также – когда уже наконец поставят светофор напротив магазина «Семья». Я узнавала, моё обращение