В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

поделикатнее. Лицо человека при виде приземлившейся у него в огороде летающей тарелки с зелеными говорящими человечками, выражало бы меньше ужаса, оторопи и эйфории, чем выражают лица воскресших, когда им сообщают, что они воскресли. Плач, стенания и десятки возгласов на всех языках взломают прочную тишину монастырской подклети.

– Понеслось, – скажет, закрыв ладонями уши, Альфа Омега. – Батя, твоя очередь.

Плотник вытащит из кармана комбинезона замызганную шпаргалку, которую он наконец-то нашел, нацепит очки и прикрикнет:

– Тишина в библиотеке!

Услышав «библио» – корень, понятный на всех языках, воскрешенные присмиреют.

– Рассказываю. В 21-м веке наука научилась воскрешать мертвых. Сначала воскрешали тех, чьи родственники могли заплатить за это много денег. Потом правительства догадались воскрешать целые армии, чтобы пополнять свои войска. Потом из-за этого началась ядерная война, потом она закончилась, отменились правительства, отменились деньги, отменились родственники, и победившая Демократия, во избежание новых войн, приняла программу воскрешения всех когда-либо живших людей.

Под эти увещевания из дальней креокамеры проклюнется новая голова. Даже испачканная нанозеленкой, она будет отчетливо рыжей.

Ничего, разумеется, не соображая, рыжий для начала попытается выпутаться из липкой нанозеленки. Еще не выпутавшись, он станет потерянно озираться, сжимать виски, зажмуривать и снова распахивать непонимающие глаза, как проснувшийся с тяжелым похмельем или с тяжелой совестью.

Рыжий словно не в силах будет поверить, что глаза у него открыты и то, что он видит: сводчатые потолки, странные юноша с девушкой, еще более странный ягненок (с чего-то вдруг голубой!), незнакомый тип в плотницком комбинезоне, свои собственные лохмотья и голые руки, – все это не сон, не мираж, а это действительно, по-настоящему наступила она… – не-е-е-ет!!! Быть такого не может! Это все-таки сон, ведь только во сне ягненок может быть голубым. Стараясь мысленно задержаться на этом ягненке, рыжий снова плотно закроет глаза, но тут в душу ему ворвется последний день, когда он еще не спал: ужин с вином, где среди общего гама чья-то рука (и он не хотел вспоминать, чья!) протянула ему кусок хлеба, потом треск какой-то ветки, то ли оливы, то ли осины… откуда взялась эта ветка?.. она трещала все громче, перебивая мурчание голубого ягненка, и от этого треска не было никакого спасения… Спасение! Рыжий подскочит в кипящем поту. Спасение, вот что! Вот что объединяет протянутый хлеб с треском осиновой ветки… но как они связаны… – да и плевать на это спасение, ведь главное, главное – все это сон… вот же он – голубой ягненок! – и рыжий снова свалится в темный бред, пропитанный нанозеленкой, но в этот бред уже безвозвратно протиснется и вцепится в рыжего, как скорпионий хвост, она – предсказанная и непризнанная, обещанная и отринутая… и рыжие губы, в бреду, беззвучно, как будто боясь накликать, произнесут: «Вечность…»

Сразу же растревоженную монастырскую тишину взорвет нечеловеческий, душераздирающий вопль, мгновенно сделавший неслышными причитания остальных воскрешенных. Рыжий завизжит и закружится, как турецкий дервиш, хотя в первой жизни он не был турецким дервишем и умер за тысячу лет до явления турок. Он снесет крышки еще не дозревших хрустальных гробов, он будет рычать и кусать сам себя за руки; как человек, в которого вцепилась змея, он будет пытаться стряхнуть эту впившуюся вечность, неизбежность которой только что буднично объявил кто-то странный с шелковыми волосами, похожий то ли на юношу, то ли на девушку, и при этом как-то неуловимо и неприятно знакомый.

Глаза рыжего помутнеют от ужаса, он нырнет в глубь подклети, и, не успеют Альфа Омега и плотник сорваться за ним, изумленные таким его поведением, превосходящим обычные выкрутасы новопредставленных, как рыжий схватит осколок пластмассовой крышки и полоснет себя по запястьям.

– Держи его! Он псих! – крикнет плотник.

Альфа Омега выхватит из рук рыжего осколок крышки, шмякнет целый шмат нанозеленки ему на запястья и обездвижит его, а Машенька вольет ему в горло хорошую порцию стабилизаторов.

Через мгновение взгляд рыжего прояснеет, но от этой ясности в его глазах отобразится только еще больше ужаса, и он непонятно воскликнет:

– Но не мог же я ему поверить!

И через миг воскликнет еще непонятнее:

– Как я мог ему не поверить???!!!

Рыжий обмякнет, осядет на пол, на ногах его затрепещут тесемки щегольских древнегреческих сандалий, слева из впадины рта вывалится язык, весь в маленьких пузырьках белой пены, как у повешенного. Он завалится на бок, упрется лбом в каменный пол, из его кармана выпадут какие-то древние деньги и покатятся, цокая, по валунам.

– Всю жизнь мы боимся смерти, а после смерти боимся бессмертия, – философски отметит плотник, глядя на рыжего.

– Не бойтесь! Все лучшее происходит с человеком после смерти! – бойко сообщит воскрешенным Машенька.

Альфа Омега наберет полную грудь воздуха и продолжит свой ликбез, с ласковыми, но не терпящими возражений интонациями, так удивившими плотника:

– Сейчас мы выстроимся в линейку, пойдем в столовую, там нам дадут щидакашу, потом сделают ма-а-а-аленькую прививочку, совсем не больно!

– В линейку! В шеренгу! Орднунг! Ферштейн? – раскомандуется Гитлер, рассчитывая своей дисциплинированностью заслужить одобрение начальства, а значит, усыпить его бдительность.

Очумевшие новопредставленные, продолжая, как кошки, стряхивать нанозеленку, обреченно выстроятся в линейку и стройно промаршируют к выходу из подклети.

– Куда нас ведут? – спросит кто-то в толпе.

– В газовую камеру, надо полагать, – вздохнет Эйнштейн, не находя других научных обоснований происходящему.

– А меня-то за что??? – вдруг заорет Гитлер.

Альфа Омега сам бережно усадит в медицинскую каталку так и не очухавшегося рыжего и покатит его перед собой вместе с впившейся в него вечностью, которую ни ему самому, ни кому-либо уже никогда не удастся с него стряхнуть.

ИЯ прочистит горло и равнодушно зачитает привычное в таких случаях объявление:

– Победившая Демократия приветствует новопредставленных постояльцев. Заслушайте правила поведения. Разрешено все, кроме того, что запрещено. С тем, что запрещено, вы можете ознакомиться в Списке Свобод. Список Свобод засекречен и ознакомлению не подлежит.

На выходе из подклети, как бы подтверждая чудовищные предчувствия Эйнштейна, основанные на еще более чудовищных воспоминаниях, на воскрешенных обрушатся струи воды из форсунок, ввинченных в сводчатые потолки. Прохладная вода смоет остатки нанозеленки, и вдруг сообразительный Эйнштейн почешет свою мокрую шевелюру.

– Постойте! Это же чистилище! – и он замрет, так и держа руку в мокрых седых кудряшках. – То есть… Секундочку… Выходит, все, что было написано… это все была правда?.. Не может быть! Нет, вы мне просто скажите, какой дальше план?

– План шикардосный! – возвестит Машенька. – Сейчас обед, потом конец света.

– Дальше? – нетерпеливо замашет рукой Эйнштейн.

– Дальше мы все переселимся на Район.

– Все до одного?

– Все до одного.

– А-а-а! – воскликнет Эйнштейн. – Тут несоответствие!..

– Разговорчики – в струю! – раздраженно