В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

И никто не заметит, как, не задав ни одного вопроса, ничему не удивившись, молча слушая указания и повинуясь им, к колонне присоединится какой-то античный старец в ветхом хитоне цвета давно пролитой крови, почти слепой, но очень спокойный, единственный из всех совершенно спокойный, ведь он, единственный из всех, еще две тысячи лет назад знал, что примерно так все и будет, что смерть будет попрана, и бессмертие – неизбежно, знал и верил в это безоговорочно, не смея и думать о том, чтобы требовать доказательств, как вы, читающие эти строки, верите, что земля крутится вокруг солнца, хотя никому из вас ни разу не были предоставлены доказательства. Альфа Омеге не пришлось бы на пальцах объяснять этому старцу (как давеча – Сэмэну), что вера – единственная энергия, способная преодолеть скорость света и стать воблой – потому что такой силы этой энергии, как у подслеповатого старца в хитоне, почитай, ни у кого за две тысячи лет и не было.

12

В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх.

Первое Послание Апостола Иоанна

К полудню капель вперемешку с мелкими радугами взбаламутит весь монастырский двор. Откуда-то выползет кот, единственный кот, которого удалось отстоять соловецким светилам – Демократия давным-давно из экономии запретила кормить домашних питомцев, а в остальной Автономии всех котов, не спрашивая разрешения у Демократии, сожрали.

Кот, убежденный, как все когда-либо жившие коты, в своем божественном происхождении, заорет, пророчествуя небесные кары чайкам, шныряющим возле окон столовой – бывшей трапезной собора. Сдобная повариха Люба соблазнится весенними испарениями и беспечно откроет окно. Самая наглая чайка, презрев кошачьи пророчества, влетит в столовую, стремглав ворвется на кухню, урвет прямо с разделочной пластиковой доски селедочный хвост и утащит добычу в белесое соловецкое небо.

Люба безрезультатно швырнет в нее разряженным допотопным айфоном, который держит специально для этой цели, выругается, как рыбак с водорослеловецкой галеры, зная, что за утерю считаного хвоста ей придется дорого заплатить последними баллами. Может быть, даже придется отказаться от линз – и кто же тогда будет разливать коктейли наманикюренными щупальцами в виртуальном «Геленджике». Люба подумает было даже всплакнуть, но вспомнит, что с утра принимала свои стабилизаторы и поэтому всплакнуть не получится.

Зато чайка удачно разбавит селедочной костью свою водорослевую диету – впрочем, диета соловецких постоянцев будет не многим разнообразнее. В честь прибытия партии новопредставленных Люба, жалея новеньких, объявит в столовой рыбный день. На ленту раздачи, помимо бамбукового винегрета, водорослевых тефтелей и крапивной солянки она выставит те самые селедочные хвосты, один из которых похитила чайка. Подтверждая серьезность чайкиного преступления, над входом будет висеть старинный советский плакат: «Сельдь – незаменимая закуска».

На гарнир Люба традиционно выставит плошки с морской капустой – свежей, квашеной и тушеной, а на десерт – коронное блюдо соловецкой столовой – компот из сухофруктов, настоящий компот из настоящей сушеной груши-дички! – этого добра столько скопилось в неприкосновенных запасах военных складов, что точно хватит до скончания века, тем более что ждать-то осталось всего ничего.

К явлению партии воскрешенных Люба украсит столики пластиковыми стаканчиками с пластиковыми гвоздичками, поставленными в воду, чтобы было похоже на настоящие, поправит заколку в высокой прическе, одернет нарядный фартук, еле сдерживающий пышную грудь, и вдруг тоскливо протянет на верхней, слишком высокой ноте: «Опустела без тебя земля-а-а-а-а… Ой…»

Плакат «Сельдь»

Как будто услышав призыв, в столовую тут же ввалится партия новопредставленных. Альфа Омега, толкая перед собой каталку с медленно приходящим в себя рыжим, постарается перекричать толпу:

– Если вы прекратите безобразничать, наша Люба выдаст вам щидакашу!

Толпа, действительно проголодавшаяся за долгие годы смерти, притихнет.

– И компот! – Люба с гордостью выпятит грудь и тут же узнает Альфа Омегу. – И ты тут, касатик! – повариха бросит завистливый взгляд на Машеньку. – Нашел-таки барышню свою, самую лучшую, как я погляжу. Везет же некоторым.

Машенька махнет отремонтированной рукой, и посреди столовой явится двухсторонний прозрачный наноэкран, а на нем – презентация в пауэрпойнте, яркая и примитивная, как все презентации. Плотник раздраженно зажует фильтр своей «Шипки», убежденный, что презентации вошли в деловые привычки человечества исключительно потому, что человечество постепенно утрачивало навык читать что-либо сложнее комиксов.

– Главный ингредиент щидакаши – стабилизаторы! – начнет Машенька. – Тут и опиаты, чтобы не чувствовать боль, и каннабис – чтобы не чувствовать грусть, и гормоны, и витамины.

– Закон разрешает это употреблять? – удивится любознательный Эйнштейн.

– Закон требует это употреблять! – уточнит ИЯ.

Античный старик в ветхом хитоне, который пока что не проявлял особого интереса к происходящему, вдруг прислушается к голосу ИЯ, покачивая головой и медленно поворачивая ее в разные стороны, как бы пытаясь понять не смысл сказанного, а откуда исходит звук. Подойдя ближе, Альфа Омега поймет, что старик, очевидно, почти слепой, а, может, еще и с деменцией, и, похоже, вообще не понимает, что с ним произошло. Альфа Омега сам протянет ему колбу и скажет:

– Вы пейте, пейте. И глазки ваши подлечатся.

Но тут очередные странности произойдут с рыжим! Как только взгляд его упадет на античного старика, рыжий выронит селедочный хвост, побелеет, глазки его, цвета разбавленной синьки, нальются багровым, забегают, ища, где бы укрыться, и он, соскочив с медицинской каталки, спрячется за самым дальним пластмассовым столиком, повернувшись ко всем спиной, и станет внимательно наблюдать исподтишка за этим непримечательным стариком в рваных лохмотьях. Старик, в свою очередь, не станет брать поднос с щидакашей, нарушив отлаженный Любой режим кормежки новопредставленных, и вдоль гремящей подносами линии раздачи вырастет пробка. Старческие капризы начнут порядком нервировать Любу.

– Пожилое человекоподобное! Не задерживайте очередь! – гаркнет Люба.

– Как вы сказали? Человекоподобное??? – вдруг оживится Эйнштейн, укладывая на поднос кошерный селедочный хвост.

– Во-первых, это звучит гордо! – воскликнет Машенька.

– Во-первых, вы мужчина или женщина? – спросит Эйнштейн, впервые внимательно оглядев Машеньку. Но Машенька не обидится.

– Слова «мужчина» и «женщина», как и слово «человек», запрещены Списком Свобод по закону об оскорблении чувств тех! – вмешается ИЯ.

– Об оскорблении чувств кех? – переспросит Эйнштейн и даже высунет от любопытства свой знаменитый язык [смотри QR-код].

– Тех! – гаркнет ИЯ. – Трансоболочек. Возможно, то, кого вы принимаете за человека, родилось моськой, но застряло в человеческой оболочке, потому что не хватило баллов на операцию по смене биологического вида с примата на моську – разве же оно виновато?

– Я смотрю, у вас вообще много претензий к биологии, – скажет Эйнштейн. – Хорошо, что я физик.

– Скоро привыкнете, – зевнет Люба, чувствуя дежавю, как