Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

Он был прав. Ни он, ни я не были безмятежны по натуре. Я, моя голова всегда была забита слишком многими вещами, а Данте, его голова всегда создавала какое-то искусство. Его глаза были похожи на фотоаппараты, которые делали снимки и запоминали всё.

* * *

Мы пошли вдоль ручья, который образовал небольшой пруд, оба посмотрели друг на друга, а потом рассмеялись. Это было так, как если бы мы устраивали соревнование, чтобы посмотреть, кто первым снимет с себя одежду. Данте прыгнул в воду и заорал:

— Чëрт! Здесь холодно.

Я прыгнул следом. Было холодно. Но я ничего не кричал.

— А, — сказал я. — Ты называешь это холодом?

Мы начали брызгать друг на друга, а потом я обнаружил, что держу его, пока он дрожал.

— Возможно, это была не такая уж хорошая идея, — сказал он.

Он наклонился ко мне.

Солнце освещало маленькую поляну, и я указал на большой камень на краю пруда.

— Давай обсохнем вон там.

Мы лежали на тёплом камне, пока не высохли. Данте перестал дрожать. Я лежал с закрытыми глазами. А потом услышал смех Данте.

— Ну, вот мы и здесь, два голых парня. Интересно, что бы сказала мать.

Я открыл глаза и посмотрел на него. А потом обнял и поцеловал.

— Ты думаешь о матери? Это было не то, о чём думал я, — а потом я снова поцеловал его.

Я целовал и целовал его. Я целовал его.

* * *

Мы не проронили ни слова, пока возвращались в наш палаточный лагерь. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, о чëм он думает. И полагаю, ему было интересно, о чëм думаю я. Но иногда не обязательно знать эти вещи.

Думаю, Данте хотел знать обо мне всё. И я был рад, что сегодня он не хотел знать всего.

Он взял меня за руку и посмотрел на меня.

Я знал, о чëм он говорил. Он говорил:

— Я люблю твою руку.

Да, слова могут быть сильно переоценены.

* * *

Когда мы вернулись в лагерь, был ещё ранний полдень. И казалось, что, возможно, будет послеполуденная гроза. После того, как мы поели, Данте спросил меня, о чëм я думаю.

— Я подумал, может быть, нам стоит вздремнуть.

— Я думал о том же самом.

Когда я лежал, обнимая Данте, я поймал себя на том, что шепчу:

— Я скучаю по Ножке.

— Я тоже. Я бы хотел, чтобы она прибежала. Думаешь, с ней всё в порядке?

— Да. Она крепкая собака. Может быть, она научится мириться с кошками.

— Это не просто.

— Знаешь, иногда я думаю, что эта собака спасла мне жизнь.

— Как ты спас мою.

— Ты серьёзно?

— Прости.

— Я имею в виду, я чувствовал себя таким одиноким. То есть, более одиноким, чем я когда-либо. Я бежал перед твоим домом. И вот она была там, Ножка, и она последовала за мной домой. Мне нужна была эта собака. Я нуждался в ней. Она удивительная собака. Верная, умная и дружелюбная. Даже моя мама любит её.

— Твоя мама не любит собак?

— О, она любит собак. Ей просто не нравится, когда они в доме. Но каким-то образом она просто позволила всему этому случиться. Иногда мне кажется, что мама любит эту собаку больше, чем я. Просто не подает виду.

— Мамы могут быть такими, — пробормотал он. Я знал, что он засыпает. А потом я тоже задремал.

* * *

Не знаю, как долго я спал. Мне снился сон, и я, должно быть, кричал, потому что Данте тряс меня, чтобы разбудить.

— Это всего лишь сон, Ари. Всего лишь сон.

Я наклонился к нему.

— Он был о брате. Мне уже снился этот сон раньше. Как будто он не хочет оставлять меня в покое.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Нет. Я не… я не могу… я не могу говорить об этом.

Я позволил ему обнять меня. Даже несмотря на то, что я не хотел, чтобы меня держали.

— Уже темнеет, — сказал я.

— Я уже развел огонь.

Я посмотрел на него.

— Я быстро учусь.

— Посмотри на себя. Данте — бойскаут.

— Заткнись.

* * *

Мы жарили хот-доги на огне. Мы не говорили ни о чëм важном, что означало, что мы говорили о школе, о том, в какие школы мы, возможно, хотели бы пойти. Данте хотел поступить в Колумбийский университет или в тот колледж в Огайо, в Оберлине. А потом мы замолчали. Может быть, не хотели думать, что, вероятно, не будем жить в одном городе до конца наших жизней, и не будем вместе, и что бы ни значили Ари и Данте, Ари и Данте не означали — навсегда. Мы притихли. А потом Данте достал два пластиковых стаканчика и налил каждому из нас по напитку, бурбону и коле. Они были немного крепкими, и думаю, я чувствовал себя немного, ну, немного пьяным.

— Думаю, что пойду в UT, [1]— он улыбнулся мне, когда сказал это.

Я улыбнулся в ответ, и мы подняли тост.

— Выпьем за нас и UT, — сказал он.

— Я выпью за это.

Не думаю, что кто-то из нас верил, что Ари, Данте и UT когда-нибудь произойдут. Да, слова на ветер. Люди любили бросать слова на ветер.

Мы не обращали внимания на погоду. И вдруг раздался раскат грома, молния осветила темноту. Потом начался ливень. Мы побежали к палатке и засмеялись. Я зажег свечу, и мягкий свет сделал все мягким, но казалось, что вокруг нас были тени.

Данте потянулся ко мне. Он поцеловал меня.

— Не возражаешь, если я тебя раздену?

Это слишком сильно напомнило мне о том времени, когда он мыл меня губкой, когда я не мог пошевелить руками или ногами. Но я не хотел жить в том времени или в том моменте поэтому поймал себя на том, что говорю:

— Нет, не возражаю

Я почувствовал, как он расстегивает мою рубашку.

Я почувствовал его пальцы на своей коже.

Я чувствовал его поцелуи. И я отдался. Я просто отдался.

Техасский университет в Остине или The University of Texas at Austin (UT) — государственное высшее учебное заведение в США

Пять

ПО КАКОЙ-ТО ПРИЧИНЕ МЫ ОБА проснулись в игривом настроении. Может быть, нас разбудил звук поющего сердца. Мысль о поющем сердце никогда раньше не приходила мне в голову. Данте пытался пощекотать меня. Я ненавидел это, но мне почему-то было весело. А когда я взял