Лесные люди - Александр Анатольевич Стрекалин

– А Ольга… – Степан замялся. – Зачем она… ну в смысле, она тоже из твоей конторы, «под прикрытием»?

– Ольга? – Радик выглядел удивлённым. – Нет, конечно. Она моя настоящая жена. И знает она только то, что я программист в министерстве. А что? Что «зачем»?

Радик посмотрел на Степана очень внимательно, отчего тот с испугом подумал: «Знает?»

– Я просто подумал, что если она подставная, то играет превосходно.

– Она не играет, – грустно улыбнувшись, Радик устало потёр глаза. – Всё по-настоящему.

18

На следующее утро Степан проснулся ровно в шесть, хотя будильник стоял на восемь, а комиссия заказчика должна была прибыть и того позже – в одиннадцать. Вставать так рано для него стало уже обыденностью. Минут через тридцать позвонил Радик и сухо сообщил, что с Михалычем и Соловьёвым всё в порядке. Степан ответил «спасибо» и отключился.

Ровно в одиннадцать он стоял у входа в депо, побритый и свежий. Сегодня он решил спецовку не надевать, и по случаю визита важных гостей натянул ставшие вдруг какими-то узкими джинсы. Комиссия опаздывала. Скорее всего, Михалыч вёз их со станции намного бережнее, чем обычных своих пассажиров. От предложения остаться дома и отоспаться тот отказался наотрез. Степан не возражал.

Трое хорошо одетых мужчин из Перми появились около двенадцати. Пожимая протянутые ладони, Степан попутно поинтересовался у Михалыча, всё ли у того хорошо, но тот лишь ворчливо отмахнулся.

«Надо с ним поговорить», – решил Степан, глядя на то, как Михалыч пытается прикурить от дрожащей в пальцах спички. Этот тремор был чем-то новыми, и Степан забеспокоился.

Когда миновали стрелку, и состав начал набирать ход, главный из проверяющих, невысокий и полноватый мужчина, спросил у Степана:

– Почему ваш помощник нервничает? Что-то не так с полотном?

– С полотном всё в порядке, вот увидите, – Степан выразительно посмотрел в сторону друга, – Просто Эрнест Михайлович очень ответственный человек, а сегодня такой важный день.

Услышав эти слова, Михалыч как-то совсем потупился, отвернулся и стал смотреть в окно. Степану тоже посмотрел сквозь грязное боковое стекло на сосны, которые сегодня были точно такими же, как и вчера и месяц назад. Все форточки в теплушке были открыты, и приятный летний ветерок трогал их причёски. Состав ехала ровно, гости молчали. Когда проехали посёлок, гости закурили. Через пару километров закурили ещё по одной, словно персонажи из старых советских фильмов. Говорили мало. Больше по делу, отмечая правильный угол того или иного поворота, или ширину насыпи.

На душе у Степана было хорошо. Свою работу он выполнил, женщину – полюбил, военную тайну – узнал. И пусть сегодняшняя проверка была почти формальна – сюда ещё приедут представители техконтроля и разные другие люди, которые дотошно осмотрят полотно метр за метром, в целом всё было готово. Сегодня даже старая «кукушка» бежала быстрее, чем всегда. Оно и не мудрено: груз они за собой не тянут, а едут в своё удовольствие. Так доехали до карьера. Завидев сопку, Михалыч весь подобрался, готовясь оправдываться, или «наезжать», но не пришлось. Когда их маленький состав остановился у ангара, новенькие железные ворота поблескивали свежей тёмно-зелёной краской.

– Зачем вы покрасили ворота? – спросил всё тот же главный проверяющий, едва спустившись на землю. – Этого в смете не было.

Михалыч, и без того встревоженный, стал нервно передёргивать плечами, всем своим видом показывая, что не понимает, как можно интересоваться такими мелочами, когда над ними такое небо.

– Это вам от нас, – Степан улыбался, как Гагарин. – Бонус.

– Ну что ж, приятно иметь с вами дело, господа. – Пошарив по карманам, мужчина извлёк смартфон, и принялся снимать окружающее пространство. «Для начальства», – объяснил он, водя смартфоном туда-сюда. Двое других хмуро стояли в сторонке, молча покуривая, будто это они, а не Степан с Михалычем, провели полночи «в застенках». Закончив съёмку, главный спрятал камеру обратно в портфель и извлёк оттуда бутылку водки. Лица его компаньонов разгладились. Видимо, вся троица вчера неслабо бухнула в гостинице и сейчас мучилась похмельем.

– Рад, господа, что это чувство взаимно, – настроение Степан стало превосходным. – Где бы нам сесть?

19

Следующие несколько дней прошли для Степана в приятных хлопотах. Он несколько раз встречал разнообразных «гостей» из Перми, прослышавших, должно быть, про хлебосольного подрядчика, поил их и кормил, с гордостью показывал результат своей работы.

Сам директор, не найдя, к чему больше придраться, принял Степана родного. Уходя из гостеприимного кабинета, Степан жал всем руки, выражая надежду, что последний транш опередит его завтрашний самолёт, все посмеялись. На прощание местные подарили ему поделку из селенита, на что Степан отшутился, что из воронежского у него с собой только акцент.

Утром, дабы не «гонять» Михалыча, Степан поехал в Пермь с каким-то «бомбилой», но тот прознал про этот ход и примчался к офису наглаженным и обидевшемся. Степан был тронут.

Повиляв по Пермским улицам, Михалыч ловко вырулил на восточный обход, и как бы между делом, поинтересовался:

– Стёп, ты откуда моё имя знаешь?

– А ты думаешь, я в ведомостях так и пишу: «Михалыч, прораб»? – хмыкнул Степан, и Михалыч заржал. – В честь старины Хэма, что ли?

– Ага. Отцу спасибо.

– Ну а почему нет?  Чем он занимается, твой отец?

– Он умер. – Михалыч посерьёзнел. – Пять лет назад. Сердце. Мужики в России долго не живут.

– Это точно. – Степан, никогда не умевший утешать и говорить слова соболезнования, просто спросил, вдруг осознав, что не знает о своём новом друге почти ничего. – Кем он был?

– Учителем. Русского языка и литературы, как твоя Елена. Хотя был чистокровный поляк.

– Поляк?! – удивился Степан. Разухабистый образ Михалыча никак не вязался в его сознании с представлениями о поляках, почерпнутых, правда, в основном из советских кинофильмов. – Выходит, и ты поляк?

– Ну да, наполовину. Бабушку с дедушкой депортировали сюда из Прибалтики ещё в сорок первом, на принудительные работы. Их тогда объявили «жилпоселенцами», –двадцать лет без права выезда. А когда у них родился сын, мой отец, они назвали его Мишей, в честь святого Михаила Архангела, он родился как раз на его именины. Праздник католический, а вот имя вполне русское. Их, конечно, никуда так и не выпустили, а отец и сам уезжать не стал. Он всегда говорил, что никакой злобы на русских не чувствует, и что по духу он – русский. Такие дела.

Город закончился. Степан рассеянно смотрел в окно и думал об услышанном. Вот он оказывается, какой, простой русский мужик, Эрнест Михайлович. Его друг Михалыч.