Саратон, или Ошибка выжившей - Светлана Стичева

вступала в разговор. Её общительность была следствием школьной комсомольской активности, Ксюха привыкла быть в первых рядах и знала всё обо всех. Мы быстро сдружились. Она напоминала мне Катьку. Мне нравилось её умение встраиваться в любые обстоятельства, её привлекали мои спокойствие и рассудительность (хорошо замаскированные осторожность и неуверенность). Ксюха таскала меня с собой на тусовки, я писала за неё домашку и курсовые (учиться мне было по-прежнему легко). Мне нравилось быть на подхвате у Ксюхи, которая вечно что-то организовывала и сбивала народ в группы «для пользы дела».

– Мы – команда! – так представлялась обычно Ксюха за нас двоих, и если надо было что-то заполнять или расписываться, ставила широким росчерком: Бойко. Оксана Васильевна Бойко – как же ей подходила её фамилия! Меня замечали, как правило, позже, и вполне достаточно было сказать просто имя.

– Знаешь, как нас за глаза называют? Полек и Болек! – выдыхая сигаретный дым, веселилась Ксюха. – Мне нравится. А тебе?

Мы стояли на лестничном пролёте в общаге, стряхивая пепел в жестяную банку из-под кофе. Я училась курить, превозмогая тошноту и головокружение. Всё самое важное того времени происходило в курилках, и отлынивать от участия в этом важном было уже нельзя.

– Мне тоже. Кх-кх-кхе. Видела бы меня сейчас моя мама. Хотя, может быть, она и догадывается. Летом, на каникулах, когда я впервые попробовала, пока сидели у одноклассницы, мама вокруг меня поводила носом, но ничего не сказала. Только потом, как-то вскользь, процедила: «Курящая женщина – падшая женщина». И ещё, провожая на самолёт, раза три повторила: «Береги своё горло!» Хорошо, хоть про целомудрие до свадьбы перестала.

– Ну вы там натурально как в прошлом веке, – хмыкнула Ксюха, – вот поэтому ты такая забитая.

– Я сто раз тебе говорила, что не поэтому, – возмутилась я. – Тушинск наш современнее всей Сибири, и уж точно зажиточней. Это здесь стоят в очереди за молоком в пять утра на морозе, и картошку со свеклой едят в будни и в праздники. А я выросла на клубнике со сливками и шоколадом.

– Угу, то-то сбежала из рая своего волшебного в эти края. Не всё в шоколаде там стало быть, – сказала Ксюха.

– Это точно, – вздохнула я, – жить там небезопасно. Не Чернобыль, конечно, но радиация сказывается. Я ведь долгое время считала, что похороны раз–два в неделю для маленького городка дело обычное. Но потом стало ясно – так быть не должно. Да и люди там не такие, как здесь, другие. И не то, чтобы злые… А просто испорченные какие-то. С гнильцой.

– Зажрались, одним словом. – Ксюха вынула из моих пальцев окурок и затушила об край жестянки. – Вот не надо тебе курить. Оно тебе не идёт: вид сразу какой-то больной и несчастный.

– А стоять с вами нюхать в курилке – лучше, думаешь? Пассивный курильщик гораздо больше вреда получает. И потом, я пробовала не ходить за вами, а ждать где-нибудь на свежем воздухе. Но ведь вы возвращаетесь и продолжаете о чём-то своём, а я как не пришей кобыле хвост. На меня и так некоторые смотрят, мол, эта здесь что забыла? И всё время говорить, что я с тобой, мне уже надоело.

– Ты готова травиться и стоять через силу, чтоб не выбиваться из компашки? Зачем? Я же потом тебе всё пересказываю.

– Вы в курилке не только болтаете, – сказала я, – но и знакомитесь, флиртуете и назначаете встречи. Все подряд и со всеми. Для меня это хоть какой-то шанс познакомиться.

– Есть такое. – Ксюха задумалась. – И всё же – не стоит оно того. Тебе просто надо больше общаться в других местах.

Легко сказать. Со знакомствами у меня по-прежнему не получалось. Почему—то на улицах студгородка никто не норовил завязать со мной пустяковый разговор о погоде или «сколько времени на ваших часах», хотя мне всегда казалось, что это самый простой вариант, именно так показывали в кино. Поэтому весь первый курс я провела в ожидании уличного знакомства: каждый день ходила пешком в универ и обратно, вплоть до самых холодов, а весной так и вовсе садилась с книжкой на лавочках вдоль тротуаров, в своём самом нарядном жёлтом пальто, и сидела порой до темноты. Бесполезно. Ни один, и ни разу. Оставались ещё общежитие и универ. Восьмиэтажная общага нашего факультета была разделена на два крыла, мужское и женское, и турбулентность наблюдалась только с вечера пятницы по воскресенье. Но в этот разгорячённый поток мне вливаться совсем не хотелось: дурацкое слово «шалава» крутилось в сознании ржавым волчком. А в обычные дни в коридорах, на кухне и возле лифта, как назло, попадались одни девчонки. И даже если случалось оказаться на вахте возле коробки с письмами в момент, когда там ковырялся одинокий симпатичный старшекурсник, я просто стояла поодаль в ожидании, когда он закончит. Потому, что ни в коем случае нельзя заговаривать первой! Старшекурсник отходил, скользнув по мне взглядом, а я занимала его место в надежде нащупать заветный конверт со своей фамилией. Только на открытках и письмах из дома, от тёти Раи, от Лены, мне доставляло радость увидеть её, выписанную мелким почерком после имени. Эти письма согревали меня стылыми вечерами, когда поджав под себя ноги в длинных шерстяных носках и поставив рядом на тумбочку стакан с крепким горячем чаем, я могла угнездиться на матрасе продавленной сетчатой кровати, подоткнув одеяло под бок и уперев локоть в подушку. Я прихлёбывала чай, перечитывала письма по два–три раза, и чувствовала себя уже не так одиноко и зябко. Всё получится! Пусть не сразу, но обязательно – так подбадривала меня в письмах подруга Лена.

«Всё получится» – так же она сказала во время единственного нашего разговора по телефону. Это случилось вскоре после выпускного, когда я уже приготовилась подавать документы в сибирский университет. Лена прислала мне телеграмму с приглашением на переговорный пункт. Мы заранее, ещё до выпускных экзаменов, условились, что вместе с родителями (для верности и их душевного спокойствия) назначим междугородний созвон, где обговорим наше совместное поступление. Телефоны в горном посёлке были только на маленьком Узле связи: дощатом домике возле склона величественного Памирского отрога. Я ждала назначенного времени звонка в просторном и прохладном зале Тушинского Узла связи и судорожно пыталась подобрать правильные слова, чтобы объяснить Лене, почему я не поеду в Москву. Может, просто сказать ей: так получилось, все подробности в письме? Но это будет не честно, друзья так не поступают. А может, не надо сразу ничего говорить, может, я послушаю Лену и ещё передумаю?