Саратон, или Ошибка выжившей - Светлана Стичева

поди, не вернёшься? Здесь уже ни работы, ни перспективы. Твои родители куда надумали? Сейчас все парятся только тем, где у них родственники, к кому можно прислониться на первое время. Хотя твой отец из начальников, может и по работе перевестись, а может и здесь неплохо устроиться. Не исчезнет же Тушинск, в конце концов. Думаю, всё устаканится, новая власть приберёт. Наведёт порядок. Грамотные спецы всё равно нужны. Время потребуется, конечно.

Я смотрела на приосанившегося молодожёна и думала, что согласись я на его робкие ухаживания в десятом классе – не болонка бы ехала сейчас в Германию. Меня передёрнуло от отвращения, и чтобы скрыть возможные проявления этого на лице, я широко улыбнулась. Всё-таки Андрей не заслужил неприязни, он был ненавязчив и всего лишь написал мне записку с предложением дружить, которую я сразу демонстративно вернула без лишних слов. Нет, никакая сила на свете не заставит меня прикоснуться к прыщавой щеке неприятного мне человека. Даже острая потребность сменить ненавистную фамилию.

– В этом твоя проблема, – говорила мне беременная Катька, к которой я зашла погостить перед отъездом. – Ты с одной стороны хочешь любви, а с другой – боишься её проявлений.

Катька два года назад вышла замуж. Но не за лётчика, как планировала, а за соседа из дома напротив, который однажды проводил её, подцепив на танцплощадке, и сумел стремительно обаять.

– Ничего я не боюсь, – сказала я. – Просто не могу с кем попало. Если встретится мой человек, я буду для него на всё готова!

– А как ты поймёшь, твой – не твой, если ты даже не встречалась до сих пор ни с одним чуваком? Вот я на своего Митьку раньше тоже внимания не обращала, хоть сто раз ходили одной улицей, а потом вдруг бац – и уже не представляю, как бы я без него.

– Слушай, а правда, чем он тебя покорил? Внешность так себе, да и ростом не вышел.

– Он меня всё время смешит, – сказала Катька. – Я прям как дура теперь всегда улыбаюсь. Чуть настроение упало, мой хохмач умеет его поднять. А ещё он ласковый, как кот, как обнимет-обнимет, так я как баба на чайнике сразу снизу подогреваюсь. Мне сейчас врачи запретили, так мы ждём не дождёмся, когда уже не только целоваться можно будет!

Я покраснела и отвела глаза. Катькино телесное простодушие меня смущало, я не готова была обсуждать то, чего я втайне хотела и себя же одёргивала. Мне всё чаще снились сны, в которых парень с замутнённым лицом – не всегда одинаковый – расстёгивал пуговицы на блузке и жарко дышал мне в висок. Я просыпалась от прилива сладостной волны и пыталась ещё несколько секунд напряжением тела удержать отступавшее томление, окончательно расслабляясь и немедленно начиная стыдиться себя саму. Этот стыд всякий раз был на страже моих порывов к противоположному полу, и я знала одно: только любовь сильнее стыда. Мой любимый всё сделает правильно, я доверюсь ему без оглядки. Надо просто дождаться, его, одного.

– Ты бы прибухнула для храбрости, да и попробовала с кем-нибудь симпатичным, – продолжала Катька, ободрённая моей краснотой. – Митяй меня тоже в первый раз подпоил. Маман тогда в ночную была, я его в гости и пригласила. Он чуть пакет не порвал, доставая коньяк с шоколадкой, путался, дёргался, а я сразу всё поняла. Уж больно выбритый да надушенный, и торжественный весь такой – от волнения. Ну, я вид сделала, что не врубаюсь, а потом сама свет и выключила, когда он долго мяться затеял. Дальше у нас как по маслу уже всё поехало, мы любую возможность искали, чтоб завалиться.

– Не с кем, подруга, не с кем. Не встретила я пока симпатичного, – сказала я. – Одни уроды вокруг. Ну, или дураки.

– Или у кого-то сильно завышена планка. У нас все чучундры, кто хотел, повыскакивали уже замуж. Кстати, Танька Петрунина на прошлой неделе. Если тебе интересно, конечно.

Мне было интересно. Странно, но на Таньку я совсем не держала зла. Я почти не видела её после перевода в другую школу, разве что мельком, издалека, но слышала, что они похоронили сначала отца, выпившего по ошибке уксуса вместо водки, а потом и Костика, моего мучителя Костика, разбившегося при угоне чужого мотоцикла. Я встретила Таньку летом после выпускного, когда бесцельно бродила по городу, пристраиваясь к похоронным процессиям. Тогда я уже шла до конца, смело заходя на кладбище и заглядывая в приготовленные могилы, бросала ритуальную горсть земли на крышку опущенного гроба, и облегчённо вздыхала после обязательных слов: «Жизнь продолжается!» Танька мне попалась на остановке, в чёрном сарафане со своими чёрными кудрями похожая на парковую ворону. Она посмотрела на меня равнодушно-устало, поправила старенькую сумку, соскользнувшую с потного плеча, и начала штурмовать подошедший автобус, переругиваясь с другими желающими набиться в его раскалённое чрево. Я смотрела на острые Танькины локти, расталкивающие краснолицых тёток, которым она была до подмышек, и думала, что, конечно, она не помнит. Не помнит про какой-то там случай с плаксивой девчонкой, что дала поносить пальто, а потом пригнала забирать своего папашу, дура набитая. Все они дуры, эти мокрицы, которым повезло родиться в приличной семье, а не вошкаться с полоумной матерью, тяжёлой работой и хронической нехваткой денег.

– Ну-ну, и за кого же Петрунина вышла?

– Не поверишь, – оживилась Катька, – за прикольного дядьку. Он, конечно, постарше лет этак на десять, но симпотный такой, работящий, не пьёт! Приехал сюда к сестре, помочь ей продать квартиру. А сестра по соседству от Таньки. Ну и слово за слово. Так теперь они Танькину квартиру тоже хотят продать, чтоб всем вместе уехать в Челябинск к родителям. Ох, с квартирами-то засада: очень сложно продать. Все как уезжать ломанулись – так они за бесценок пошли. Местные поначалу покупали, а потом перестали: говорят, скоро вы нам всё просто так отдадите.

Катька качнулась на табуретке и скривила лицо. Мы сидели на кухне, и за окном было непривычно темно, хотя, как и раньше, стрекотали кузнечики, и ветерок шевелил занавески. В Тушинске отказались от вечернего уличного освещения. Фонари стояли ободранными палками, мусор скапливался вокруг, вытесняя сладкий запах акаций тошнотворным зловонием.

– Они уже нехило тут устроились. Город хотят переименовать. Мол, теперь он в другом государстве, и название должно быть на их языке. Вот как не было Тушинска никогда на картах, так и не будет. Город-призрак. – Катька вздохнула. – Кстати, ты подожди, сейчас Митька придёт и проводит. Мы теперь не гуляем по одиночке. Опасно.

Мы прощались