Цепи меланхолии - Линда Сауле

Чад сдержанно похвалил девушку и уже собирался отойти от ее места, чтобы ознакомиться с работами других учеников, но невольно вздрогнул, увидев маленькую подпись в нижнем углу рисунка. Он попытался сохранить беспечный вид, но был не в силах оторвать взгляд от имени, которое предстало его глазам, имени, которым он грезил долгие дни и ночи, боялся произносить вслух, чтобы тоска недостижимого не увлекла его, именем, которое мечтал произнести, глядя в глаза его обладателю.

– «Оскар»? – прошептал он так тихо, что только Эвет, кажется, и сумела расслышать. – Оскар Гиббс? – повторил он одними губами и осторожно коснулся рисунка, будто опасаясь, что от неосторожного движения тот превратится в пепел.

На секунду Эвет замерла и склонила голову, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Затем выражение ее лица сменилось беспокойной озадаченностью, и прежде чем Чад успел остановить ее, она схватила со стола рисунок и принялась рвать его на кусочки.

– Нет, нет, Эвет! – вскрикнул Чад. Он попытался выхватить обрывки из цепких рук, но она опередила его, навалившись на стол всем корпусом и прижав собой разрозненные фрагменты. Чад застыл в растерянности. На Эвет что-то нашло: она принялась мычать и бить руками по столу, от ее резких движений стол пошатнулся и стакан с водой, которым пользовалась Мэри, упал. Зеленовато-бурая вода потекла по поверхности, задевая художественные принадлежности учеников, однако Мэри продолжала рисовать как ни в чем не бывало.

Тут Чад заметил, что один из обрывков рисунка Эвет все же не удержала. Кусочек ярко-красного цвета, изображавший свитер, спланировал под стол, и Чаду удалось незаметно наклониться и спрятать его в карман до того, как поднялась суматоха и Арлин подбежала к ним. Резким тоном она приказала Чаду отойти, затем отодвинула соседний стул, чтобы создать пространство для маневра, потому что Эвет, распластавшись на столе, принялась брыкаться, пытаясь отогнать от себя врача. На шум прибежала медсестра, вдвоем они заставили Эвет подняться и, невзирая на яростное сопротивление, вывели из комнаты. Еще пару минут Чад слышал в коридоре вопли и громкое шарканье ног, потом стало тихо.

Чад был потрясен этой непродолжительной вспышкой, отчаянно пытаясь сообразить, что могло вызвать ее. Он лишь задал вопрос, произнес имя Оскара, но то, как отреагировала на него Эвет, было необъяснимо. Ощущая вину за произошедшее, он перевел взгляд на класс. Мэри меняла воду в стакане, Марк, худощавый парнишка лет двадцати, испуганно озирался, женщина в кресле-каталке рисовала, не отрывая глаз от холста. Льюис, крупный мужчина в тесной одежде, монотонно покачивался взад и вперед. Приглядевшись, Чад заметил, что его массивный подбородок дрожал.

Очевидно, обстоятельства требовали, чтобы он произнес хоть что-нибудь, успокоил этих людей, объяснил, что инцидент незначителен и не несет угрозы. Но пока он размышлял и искал нужные слова, вернулась Арлин. На ходу поправляя волосы, стараясь унять неровное дыхание и охладить пестроту обычно бледных, а теперь пылающих щек, она оценила напряженность, царящую в студии, и ободряюще похлопала Чада по плечу. Затем повернулась к Льюису – похоже, его состояние она заметила еще с порога. Склонившись к уху пациента, о чем-то неслышно спросила его и, дождавшись одобрительного кивка, помогла встать. Льюис показался Чаду великаном, расправившим плечи в пещере троллей: он будто целиком состоял из мышц, однако держался сущим ребенком: застенчиво глядя исподлобья, испуганно тянул плечи вниз, как если бы стыдился своего роста и размера. Он позволил Арлин проводить себя до выхода и покинул класс, напоследок боязливо оглянувшись.

От всей этой неразберихи Чад почувствовал себя дурно. Он не ожидал, что первый же день работы будет омрачен такой эмоциональной встряской. И все же, Оскар. Чад нахмурился. Может ли имя, которое написала Эвет, быть тем самым? Или она изобразила кого-то из знакомых? Почему-то эта мысль не казалась ему верной. Сама реакция Эвет служила подсказкой. Что-то зловещее таилось в том, с какой ревностью она отнеслась к вниманию Чада именно к этой детали картины. Могла ли она нарочно написать имя Оскара, догадываясь об истинных намерениях Чада? Он слышал, что интуиция душевнобольных граничит с патологией, наравне с психическим нездоровьем в них просыпается сверхъестественное чутье. Что, если она прочла его мысли, догадалась или как-то узнала, зачем он здесь, и нарочно провоцировала, проверяла, как быстро он обнаружит свое истинное лицо?

Чад решил отложить решение этой загадки на более поздний срок и подошел к рабочему месту Льюиса, чтобы посмотреть на работу, оставленную им на подставке. Она оказалась изобразительной и, по видимости, была начата задолго до сегодняшнего дня. Льюис работал обильно разведенным маслом и тонкой кистью. Бóльшую часть холста он успел покрыть: на темно-зеленом фоне было изображено четыре выстроенных в ряд колокола. Каждый оформлен в уникальной стилистике, ни одна деталь не повторяла форму или цвет своего собрата. Художник отлично передал фактуру чугуна, представив его тяжеловесность сложным переходом цветов и точным размещением световых бликов. Массивные бока были украшены узорами и незнакомыми Чаду символами. Картина Льюиса являла собой пример хорошо продуманной и, по-видимому, залюбленной работы, писалась она с эскиза и без прицела на время – оценив незаконченную часть холста, Чад предположил, что до завершения еще множество часов работы.

Тем временем в студии обосновалась тишина, в которой то и дело раздавался плеск кисточки в воде или мягкий шорох бумаги. Казалось, ничто не напоминало о том, что произошло здесь несколько минут назад. Чад обвел взглядом три спокойные, склонившиеся над столом фигуры, однако сам он не мог отделаться от зловещего напряжения, наэлектризовавшего воздух. Жуткое предчувствие одолело его, словно вот-вот должно случиться какое-то грозное событие, на исход которого он не мог повлиять. Он потер вспотевшие ладони и подошел к окну, чтобы приоткрыть его. Запах растворителя нервировал впервые за много лет.

Не сделал ли он ошибки, приехав сюда? Может, стоило все же принять совет Торпа и остаться в студии при академии, где он привык работать плечом к плечу с друзьями. Генри, Джейк, Сэм и Камилла, которая так любила отпускать сальные шуточки в сторону какого-нибудь не в меру атлетичного натурщика, – где они там, как отнеслись к его отсутствию? А ведь здорово было следовать размеренному течению жизни и не тратить силы на поиск призрачного озарения. Не пошел ли он на поводу у собственной блажи, не отсрочил ли таким образом провал, не бегство ли это из опасения перед неизбежным окончанием студенческого пути? Чад мог лишь надеяться, что не принял страх за вызов. Что, находясь здесь, не бежит от себя и не хочет подспудно наказать за неудачу – в случае,