Цепи меланхолии - Линда Сауле

Арлин обратила взгляд к крупному полотну.

– «Наяды в саду», одна из самых ранних работ Оскара. Как видите, доминантой картины выступают романтические мотивы; со временем, конечно, он перешел к более плотным материалам, отказался от лессировки, стал работать грубее. Точнее сказать, смелее.

– Как много света! – восхищенно проговорил Чад, осматривая картину, на которой ангелоподобные создания с розовыми щечками устроили хоровод на открытой лунному свету поляне. Прозрачное сияние обволакивало нежные фигурки, придавая им неповторимое очарование. С восторгом и завистью Чад вглядывался в мягкие мазки, похожие на невесомые перышки, дуновением ветра перенесенные на холст, – цветовые рефлексы выглядели чрезвычайно живописно. – Он ведь не профессиональный художник! – удивленно воскликнул Чад.

– Верно. В этом и кроется загадка его уникальной личности. Никому из врачей не удалось выявить природу дарования Оскара, мы сошлись на том, что оно родилось наравне с его недугом.

– Вы считаете, что болезнь пробудила в нем способности?

– Утвердительный ответ стал бы спекуляцией с моей стороны. Наукой не доказана связь творчества и помешательства, однако порой оно выступает вспомогательным механизмом, как в случае с Эрнестом Юсефсоном, другим художником, который, как и Оскар Гиббс, провел несколько десятилетий в психиатрической лечебнице, правда не в нашей. В отличие от Оскара, он являлся профессиональным художником. Однако после появления у него психопатологических симптомов вдруг стал писать иначе. Сам художественный метод его изменился, после чего Юсефсон обрел популярность, какой не знал прежде.

– Неужели?

– Да, известны истории проявления спонтанного гения, но катализатором подобного служит не потеря рассудка, а снятие ограничений, присущих здоровому человеку. Юсефсон – художник, который в какой-то мере выиграл от своей болезни, а Оскар Гиббс стал художником после того, как его психическое здоровье пошатнулось. Психиатрия хранит множество загадок. Люди начинают говорить на иностранных языках, которыми, будучи здоровыми, не владели, может открыться музыкальный талант или, как в случае с Оскаром, – непреодолимая тяга и способности к изобразительному искусству.

Чад округлил глаза, уставившись на следующую картину. Прямо по центру было изображено большое металлическое ведро, блестящие бока которого отражали окружающее пространство: стены бревенчатого дома, стол на толстых ножках, кружевные салфетки и предметы кухонной утвари. В ведре виднелись отсеченные человеческие конечности. Мужские, женские и даже детские: ноги и руки, собранные в ужасающий букет, отливали мертвенной бледностью, связки жил и кровеносных сосудов, венчавшие каждую конечность, напоминали вырванный с корнем пучок электрических кабелей. Чад разглядел волоски и подавил отвращение, заметив на пятке грубую мозоль, из надтреснутой верхушки которой наружу проступила прозрачная капелька лимфатической жидкости, воссозданная с помощью цинковых белил.

– Какая страшная картина! – вырвался у Чада невольный возглас.

– Фрагментарность объектов – один из признаков расстройств шизофренического спектра.

– У Оскара шизофрения?

– И не надейтесь! – Она шутливо погрозила пальцем. – Вы услышите от меня только то, что вам положено знать, а диагнозы моих пациентов не входят в этот список. Могу лишь предположить, что мы видим эмоциональный процесс – вероятно, здесь он отрефлексировал смысл неволи, самовольного заключения.

– Еще бы! Провести сорок лет в психиатрической лечебнице!

– Оскар хорошо себя чувствует. Лучше, чем в те годы, когда меня только назначили его лечащим врачом. Время идет ему на пользу, как бы странно это ни звучало.

Арлин предложила Чаду присесть, и они расположились на небольшой кушетке у стены, откуда открывался хороший обзор на экспозицию.

– Когда я пришла в Бетлем, меня заинтересовал случай Оскара. К тому времени его врач, доктор Марш, оставил попытки ему помочь, и до сих пор Оскар считается труднокурабельным пациентом. Я общалась с его отцом, когда он еще был жив, он до конца дней не терял надежды на исцеление сына.

Чад удрученно вздохнул:

– Я не могу понять. Торп говорил, и вы подтверждаете, что Оскар Гиббс нездоров. Но разве тот, кто не осознает себя, может писать с подобной осознанностью? Я видел другие его работы, мне показалось, что его воображение и мастерство вполне здравы.

– Пациенты редко осознают масштаб собственной патологии, это правда. Но самовыражение – это их способ коммуникации, универсальный язык, с помощью которого они общаются с окружающим миром, говоря больше, чем способны вербально. А в случае с Оскаром к тому же и единственный.

– Неужели он и вправду за все годы не проронил ни слова?

Арлин кивнула.

– А другие пациенты, с ними он тоже не общается?

– Принадлежность к этому миру не обнаруживает невидимой связи между его обитателями. Каждый пациент живет в собственной вселенной, и доступа туда посторонним нет. Однако… – Она сделала паузу, приложив палец к губам, как бы предостерегая себя от поспешно сделанных заключений. – Должна отметить, что, хотя реципиенты нечасто общаются между собой, все же они проявляют бóльшую открытость себе подобным. Не в случае с Оскаром, но все же… Врач для пациента как сигнальный маячок, возвещающий о последующем стрессе: прием лекарств, изматывающие разговоры, чрезмерно близкий контакт, процедуры. Пациенты не любят всего этого, хоть и считается, что белый халат их успокаивает. Но вот рядом с другими пациентами они иные. За многие годы наблюдения я пришла к выводу, что каким-то внутренним чутьем они безошибочно определяют своих и чужих.

– Каким образом?

– С точки зрения науки этому есть объяснение. При депрессии, например, меняется химический состав организма, от кожи начинает исходить специфический запах, который невозможно уловить, если не встречал его раньше. Да и в целом могу отметить, что есть нечто общее у людей с психическими расстройствами. Некий особый блеск в глазах, напряжение, скрытое в уголках губ. Это похоже на трепещущий нерв, улавливающий сигналы, схожие с его собственными. – По лицу Арлин пробежала зловещая тень. Она повернулась к Чаду и понизила голос: – Знаете ли вы, например, почему некоторые пациенты вращают глазами и озираются?

Чад помотал головой.

– Они следят за теми, кого мы с вами не видим. За существами, внешний вид которых нам не вообразить. Прислушиваются к голосам, которые вам не услышать. Эти воображаемые чудовища для них так реальны, что за ними необходимо постоянно наблюдать, чтобы не пропустить их нападение. Вам когда-нибудь снились кошмары? Вы бродили по нескончаемой лестнице, которая никуда не ведет? Стояли на краю пропасти и знали, что через секунду полетите вниз со страшным криком? Понаблюдайте в следующий раз за глазами пациента – вы уже не сможете смотреть на мир иначе.

Чад нервно сглотнул, вспомнив о пугающих сновидениях, которые ему довелось испытать всего несколько раз в жизни и после которых он просыпался в поту и с бешено стучащим сердцем. Неужели так выглядит мир,