Мальчик - Фернандо Арамбуру

несколько минут до двух часов кто-то из друзей вдруг заметил отсутствие Хосе Мигеля. На катере имелась совсем маленькая каюта для рулевого. Но не было, естественно, грузового отсека, поэтому проверить, все ли на месте, можно было с одного взгляда. А я подумал, что он рядом с тобой. Какого черта ему делать рядом со мной? Они принялись звать его, кричать, сложив руки рупором. Но их голоса гасли в темноте, унесенные ветром. Друзья всполошились не на шутку, когда увидели, что удочка Хосе Мигеля так и осталась в зажиме. При этом она подрагивала, а это означало, что на крючок попалась рыба и пытается освободиться. Они искали его, освещая воду вокруг катера палубным прожектором и своими фонариками, приготовили и спасательный круг, чтобы бросить за борт. Звали пропавшего долго, даже когда уже потеряли всякую надежду услышать отклик, и медленно кружили по одному и тому же месту до первых рассветных лучей. И только тогда они поверили в худшее и решили возвращаться на берег. В порту все трое сразу направились в местный отдел гражданской гвардии, где сделали соответствующее заявление, после чего на поиски Хосе Мигеля вышла патрульная лодка.

Каждому из троих пришлось по отдельности отвечать на длинный ряд вопросов. В некоторых из этих вопросов просвечивало явное недоверие, словно гвардейцы старались подловить свидетелей на противоречиях или не очень им верили. К спасателям присоединился еще и катер Красного Креста. Прошло около двух часов, прежде чем Хосечо собрался с духом и набрал номер Мариахе.

В предыдущий четверг Никасио, заметив, что стекло в нише покрылось грязью и пылью, решил в следующий раз прихватить с собой тряпку и бутылку очистителя. Вот ведь беда, стоит чуть отвлечься – и все сразу принимает непотребный вид. Он винил в этом дым с окрестных заводов, особенно когда дым смешивается с дождем. А еще старик сквозь зубы ворчал, сетуя на небрежность родственников, которые просто обязаны следить за чистотой колумбария. Что толку от того, что я ухаживаю за нашей ячейкой, если соседнюю довели прямо-таки до жуткого состояния? А мэрия? Эти только и знают, что чесать себе яйца.

Скоро исполнится год со дня катастрофы, а тут вон что уже творится. Да, виноваты, на его взгляд, родственники, переставшие навещать своих деток и бросившие все на милость погоды, словно это общая могила – пусть, мол, будет что будет.

Видишь, Нуко, твой дед опять в форме. Да, в форме. И поднялся я сюда к тебе пешком, только опирался на зонт. Прихватил его с собой, хотя дождя и нет, потому что лучше опираться на зонт, чем пользоваться проклятой тростью, с которой я похож на дряхлого старика. Шагал, конечно, медленнее, чем раньше, чем до того, как сломал бедро. Но это еще и потому, что, когда я наступаю на больную ногу, у меня покалывает в боку. Хотя и не всегда. Больше в самом начале, когда я только выхожу из дому, а потом постепенно, по мере того как разминаю ногу, прогреваю мышцы, эта легкая боль смягчается, иногда и совсем пропадает. Врач, изучив рентгеновский снимок, решил, что пациент полностью восстановился, но все равно настаивает на обязательных физических упражнениях. Надо двигаться, Никасио, побольше двигаться. Понятно, доктор, буду делать все, что смогу.

Никасио смочил стекло резко пахнущей жидкостью, а потом пустил в ход тряпку. И так несколько раз, пока ему не показалось, что стекло, закрывающее нишу, теперь идеально отражает утренний свет и блестит как новое. Вот так-то лучше. Старик огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не слышит. Потом нагнулся к самому стеклу и прошептал: у меня есть для тебя одна очень важная новость. И даже не пытайся угадать какая, потому что ни в жизнь не угадаешь. Потом Никасио в нескольких словах и как можно проще, чтобы мальчик правильно все понял, рассказал про несчастье с Хосе Мигелем в ночь с субботы на воскресенье. Я-то полагаю, что они на этом их катере бухали допоздна все четверо. Ну а потом поднялся ветер, поднялись волны, и твой отец, который и всегда-то был неуклюжим, к тому времени уже и вовсе плохо держался на ногах – вот и свалился, но только не на дно катера, а на дно морское. И не надейся, что теперь он окажется рядом с тобой и принесет тебе какой-нибудь подарок. Его до сих пор не нашли, да и вряд ли найдут. Наверняка лежит себе на самой глубокой глубине, облепленный раками и крабами. Скажу тебе еще, что, если тело не обнаружат, возникнет куча проблем. Хотя я в точности не знаю, как на это смотрят законы, но, кажется, должно пройти много лет, прежде чем человека объявят умершим и Мариахе сможет получить то, что причитается ей как вдове.

После телефонного разговора с Хосечо я невидящими глазами уставилась на висевший на стене календарь. Смотрела на числа, не думая о них, да я и вообще ни о чем не думала. Просто смотрела. Рядом в кастрюле кипела толосская фасоль – одно из любимых блюд Хосе Мигеля. Я ее специально для него готовила, как раньше – для них с сыном, потому что сама, честно признаться, ни эту фасоль, ни любую другую не люблю. Я выключила плиту. Для кого теперь что-то готовить? Потом села на стул перед окном в спальне, так чтобы солнечный свет бил мне прямо в лицо. В окно был виден стоявший напротив дом – ржавые трубы, провода, развешенное на веревках белье. И я чуть было не заснула. В это трудно поверить, но я тогда действительно совсем ничего не чувствовала. Полное ощущение пустоты вокруг. Я рассматривала свои босые ноги так, словно первый раз в жизни заметила, что они у меня вообще есть. Ах, Мариахе, Мариахе, тебе бы надо научиться побольше кокетничать, получше наряжаться и повыше себя ценить. Так часто говорила моя покойная мать. Дочка, почему ты вечно довольствуешься малым? И она была права. Я вышла замуж за своего первого и единственного парня, а теперь его проглотило море. А ведь столько иллюзий было, столько планов, столько забот… И все ради чего? С первых же слов, сказанных Хосечо по телефону, я поняла, что моя судьба – стать вдовой. Понимаете, словно так мне было на роду написано или, может, определено судьбой уже в момент рождения, и недоставало лишь сущей мелочи – чтобы мой муж погиб. Мне казалось, что моя жизнь развивается по заранее написанному сценарию. Боюсь, все, что