Твой рай - Джехи Лим

свет проникал вглубь комнаты, заползая в каждый уголок. Сегодня было полнолуние. Я вспоминала луну, которую увидела в больнице в первую ночь после прибытия на Пхова. Та луна тоже была яркой и круглой. Как же удивительно, что Наен стала матерью! Я часто поглядывала на нее. Меня поразило, что, хотя ее выражение лица, жесты и все остальное в ней изменилось, она по-прежнему оставалась той Наен, с которой мы вместе росли. Внезапно мне стало интересно, какой она видит меня.

– Как же все-таки здорово, что ты здесь.

Наен, похоже, была действительно рада моему приезду. По крайней мере, так казалось.

– Конечно!

– Я была бы очень разочарована, если бы ты отказалась приезжать.

– Как же я могла не приехать?

Я, честно, очень хотела поздравить ее, но вот ехать сюда не хотела. Человеком, который изменил мое мнение, был Сангхак. После получения приглашения на церемонию открытия мы с Сангхаком даже поругались. Хотя мы оба знали причину, мы не могли озвучить ее вслух, поэтому ходили вокруг да около.

– Я не хотела бы ехать.

– Но мы обязательно должны там присутствовать.

– Должны? Что значит – должны?

– Прекрати, пожалуйста.

Сангхак говорил осторожно, но и я стояла на своем.

– Ты моя жена, и ты поедешь, – произнес Сангхак, и я не нашла слов для возражений.

Даже посреди ночи Наен расстегивала рубашку, стоило Джуди заворочаться. Ее силуэт медленно покачивался в лунном свете, когда она кормила малышку. Все ее тело громко заявляло о ее материнстве. Этот ребенок был новым воплощением Наен и Чансока, чудо, прекрасная новая жизнь, созданная двумя людьми.

Я размышляла об этом, свернувшись в клубок. Неописуемые эмоции бурлили глубоко внутри. Рождение ребенка было чем-то, чего я никогда не испытывала. Конечно, нельзя быть уверенной, что этого не произойдет со мной в будущем. Шум, доносившийся снизу, постепенно стихал. Я изо всех сил пыталась заснуть, но минуты текли, и на душе у меня становилось все тревожнее.

Жаждущие

В общей сложности двенадцать учеников с плантаций Эва, Вайалуа и Кахуку на острове Оаху поступили в корейскую школу-интернат на Гавайях. Большинство из них решились подать документы после долгих уговоров Симен. Самому младшему из них было семь лет, а самому старшему – девятнадцать. Интернат принимал и старших ребят, учитывая тот факт, что многие из них поздно начинали учиться.

Каждый день я была занята заполнением вступительных документов в языковой школе. Симен больше этим не занималась. Поездки из лагеря в Гонолулу три дня в неделю были тяжелым испытанием. Но по дороге домой я наслаждалась единственной роскошью своей жизни – закатом в поезде и тишиной, царящей на полях сахарного тростника. Возможно, сама того не осознавая, именно из-за этого ощущения мира и покоя я и оставалась в школе, несмотря на мизерную оплату.

Беседы со студентами, пришедшими с родителями, занимали больше времени, потому что приходилось выслушивать еще и родительские горести. Когда, наконец, настала очередь Хонсока, у которого не было ни родителей, ни братьев или сестер, рабочий день близился к концу.

– Я играл возле ручья Лилиха, когда отец меня звал. Я его не слышал. После завтрака мы должны были отправиться на пароме домой из порта Гонолулу. Моя мама умерла еще до того, как мы приехали на Пхова, так что я жил с двумя сестрами. Мой отец накопил достаточно денег, чтобы вернуться обратно на родину. В его сумке было полно риса и соли. В тот день, когда мы остановились в гостинице в Лилиха, я решил немного поиграть после завтрака и спустился вдоль ручья, но внезапно понял, что зашел слишком далеко. Я едва сообразил, куда двигаться, и вернулся в гостиницу, но отец и сестры уже уехали. Отец, наверное, думал, что я сбежал, потому что не хотел покидать Пхова. Я не хотел бы становиться здесь уборщиком или кем-то таким. Ненавижу такое. Если вы просто позволите мне ночевать тут, я придумаю, как раздобыть деньги, сам.

Я видела, что Хонсок полностью полагается на мое решение. Я не могла даже и представить, каково ему жить без родителей. Дожидаясь ответа, он беспрестанно шевелил пальцами ног, торчащими из шлепанцев.

– Есть одно условие для поступления в школу, и оно такое: ты должен будешь учиться. Только тогда ты можешь остаться жить здесь. Тебе нужно будет очень постараться.

Я смотрела прямо Хонсоку в глаза, будто заставляя его дать обещание. Мальчик закивал и заулыбался в ответ. Похоже, он был более смышленым ребенком, чем казался на первый взгляд.

Стоимость обучения детей в частной школе была огромным бременем для корейцев. Одно проживание в общежитии в течение учебного года стоило пятьдесят американских долларов. Это была такая сумма, которую многодетная семья не могла себе позволить. Корейцы, живущие на островах Кауаи и Мауи, остро нуждались в школе-интернате в Гонолулу. Стипендии для частных школ были созданы благодаря тому, что многие корейские эмигранты ежемесячно жертвовали на это от пятидесяти центов до доллара. Благодаря этому дети в таких ситуациях, как Хонсок, смогли жить в интернатах бесплатно.

История Хонсока продолжилась. Пока он говорил, вся моя усталость, накопившаяся за день, проходила. Этот ребенок был в меру жизнерадостным и хорошим рассказчиком, которого не скучно слушать.

– Работник гостиницы задавал мне разные вопросы, а затем отвел в церковь. Там меня покормили и оставили с другими такими же детьми, у которых не было родителей. И сначала я просто ждал, думая, что отец вернется за мной.

Хонсок старался не упустить ни одной, даже мелкой, детали. Чем дальше он рассказывал, тем сильнее краснел. Хотя ему пришлось несладко, непохоже было, что этот мальчик считает себя несчастным или одиноким.

– В церкви завтракали рано. Какао и два кусочка хлеба. И так каждый день. Иногда, в хорошие дни, давали варенье из гуавы. Я ходил на пляж Кахала с другими детьми и проводил день там, вылавливал крабов и варил их. Когда мне хотелось пить, я собирал киви и мыл их в морской воде. Мальчик по имени Чинг, родом из Китая, после школы продавал газеты, а вечером покупал гамбургеры. Я попросил его взять меня с собой, а он рассказал, что, когда в порт приходит большой корабль, туристы бросают тебе монетки. Я начал приходить туда и от случая к случаю добывал пятидесятицентовик. В такие дни я бежал в центр города и покупал порцию тушеной говядины. Одна миска стоила мне десять центов, и, когда монеток набиралось несколько, я мог даже оплатить порцию Чинга.

Казалось, мое внимание ободряет его.