Тише - Кейт Максвелл

Моя первая попытка переноса состоялась через два месяца после переезда в Лондон.

Накануне я, как всегда, последней ушла из офиса в половине шестого; британская часть нашей команды очень педантично соблюдала режим работы, так что я тоже натянула свитер, по привычке представляя свой плоский живот округлившимся.

Тогда я впервые подумала, как странно проходить через это в одиночку, быть единственной, чья жизнь навсегда изменится благодаря маленькому росточку; и сделала то, что делала всегда, когда чувствовала себя одиноко: позвонила Нейтану.

– Это происходит на самом деле! – выпалила я, как только он взял трубку.

– Перенос эмбриона?

– Перенос бластоцисты.

– Ах, простите мое невежество! Стиви Стюарт достойна самого лучшего. И что это за штука?

– Начальная стадия развития зародыша. Все тот же эмбрион, но немного постарше.

– Как и его мамочка.

– Спасибо за напоминание. Считается, что эта процедура увеличивает шансы на успешную имплантацию. В общем, завтра в десять утра мне надо быть в клинике.

– Офигеть. Ты рада?

– Скорее, напугана до чертиков. Надеюсь, все получится и мне больше не придется сдавать литры крови и вкалывать себе всякую гадость. Хотя бы какое-то время. Ужасно надоело чувствовать себя накачанной гормонами и страдающей мигренями подушечкой для булавок.

– Что ж, удачи! А разве тебе не придется продолжать всю эту хрень после наступления беременности? Кроме уколов, конечно.

– Наверное. Надеюсь, скоро узнаю.

– А ты сейчас где?

– В магазине. Хочу купить что-нибудь на ужин.

– Возможно, это будет твой предпоследний ужин в статусе бездетной женщины.

– Дай бог, очень надеюсь.

– А Лекс об этом что-нибудь знает?

– Ничего. Все-таки здорово, когда твой босс находится на расстоянии в три с половиной мили. Я уже буду на связи, когда он доберется до офиса.

– Посмотри сегодня парочку мимишных видео с младенцами, чтобы настроиться. Будет скучно – звони. Можем еще раз обсудить стратегии воспитания.

– Нейтан, ты ведь в курсе, что твоя сперма не имеет к эмбриону никакого отношения?

– Черт, все время забываю об этой маленькой детали. Хотя, по-моему, я уже вжился в роль отца, тебе не кажется?

Лондон уже начал впадать в зимнюю спячку; по вечерам на улицах не было ни души, за исключением парочки офисных работников, пьяной походкой направлявшихся из паба в метро. Я вдохнула сырой, прохладный воздух и впервые за несколько недель ощутила душевный подъем. Я что-то делаю, я двигаюсь вперед!

Вдруг впереди мелькнуло знакомое лицо. Моим первым побуждением было пройти мимо, прижав сумку к груди, словно при встрече с потенциальным воришкой. «Может, это вообще не он», – пронеслось в голове. Вероятность наткнуться в Лондоне на кого-то из знакомых ничтожно мала – тем более если эти знакомые здесь даже не живут. Это тебе не Нью-Йорк, где все работают в центре города и живут в радиусе десяти кварталов. В Лондоне люди растворяются на древних улочках, площадях и станциях подземки, словно масло на горячем тосте.

И тут меня постучали по плечу.

– Стиви?

– Уилл…

– Привет.

– А я вот… домой иду.

– Ясно, – сказал он. – Слушай, мне бы так хотелось с тобой поболтать!

Не знаю, какой черт меня дернул согласиться; но лекарства, которые я вкалывала себе в последнее время, были явно ни при чем. Возможно, мною двигала жажда мести. Думала ли я, что после стольких лет смогу наконец узнать, почему он меня бросил? Или всему виной мое так долго молчавшее сердце, которое едва не выпрыгнуло из груди при виде Уилла?

Десять минут спустя мы сидели друг напротив друга в одном из тапас-баров.

– Помнишь наше второе свидание? – спросил он, наливая мне красного вина.

– Нет, – соврала я.

– Мы тогда тоже пошли в тапас-бар.

– Разве?

– Послушай, Стиви…

– Как семейная жизнь?

– Закончилась.

– Как? Почему?

– Вопрос не ко мне. Послушай, Стиви, – начал он опять.

– Я, пожалуй, пойду.

– Пожалуйста, останься! – попросил он. – Ты замужем?

– Брак – не мое.

– Знаешь, я все еще думаю о тебе…

– Что-то не верится.

– …и о том, что с нами случилось. Мы так стремительно вступили в отношения.

– Это ты вступил в них стремительно. И так же стремительно из них выскочил.

– По-моему, я знаю, почему у нас тогда ничего не вышло.

Вот оно, подумала я.

– И почему же, Уилл? – Я подцепила шпажкой кружочек чоризо[30].

– Я испугался.

– Испугался?

– Моя мама умерла, когда я был подростком.

– Ты говорил.

– Думаю, с тех пор я стал избегать серьезных отношений. Боялся, что это повторится.

– То есть ты боялся, что я умру?

– Да. Подсознательно.

– Звучит как неудачная попытка рационализации, – сказала я. – Ты как будто цитируешь психотерапевта.

Он густо покраснел.

– Даже если и так, – продолжила я, – тебе удалось это преодолеть. Насколько мне известно, ты женился меньше чем через три года после нашего расставания.

– У нас не сложилось. Я был эмоционально недоступен.

– Уилл… – Я вскинула голову. – Возможно, это прозвучит не очень-то сочувственно, но у всех свои тараканы. У меня – мои, у тебя – твои, у парня за барной стойкой – его.

Бармен, занятый приготовлением сангрии, поднял глаза, и я понизила голос:

– Однако только от тебя зависит, что с этим делать.

Он взболтал остатки вина на дне бокала.

– Нью-Йорк тебя испортил. Раньше ты не была такой черствой.

Мне стоило уйти уже тогда. Но я позволила ему заново наполнить мой бокал и повторно изложить свою версию событий, а затем придвинуться ближе и заправить мне волосы за ухо. Возможно, он принял молчание за приглашение. Губы коснулись губ – раз, другой. И слились.

В следующее мгновение мы уже стояли на улице. Мимо с шумом пронесся автобус. Уилл поймал черный кеб[31]; погасив желтый глаз, такси покатило в северном направлении – куда именно, я не знаю. Не спрашивала. Возможно, мы ехали до самого Манчестера, где он жил, когда мы встречались.

Через некоторое время – ключ в замке, скрипучая лестница, сброшенные на пол пальто. Знакомые картины на стенах. Сушилка для белья, сплошь увешанная черными носками, белыми футболками и серыми штанами. Кофейный столик, заваленный старыми газетами.

Потом мы долго лежали молча, пока он не сказал:

– Это было потрясающе. Как и все предыдущие разы.

И я улыбнулась, не открывая глаз. Потому что раньше это вовсе не было так уж потрясающе. Возможно, теперь он чувствовал себя более уверенно, несмотря на дрябловатую местами кожу. Или я смогла наконец полностью расслабиться. Когда твердо знаешь, что этот раз – последний, напрягаться не имеет