Вы – несчастная любовь фюрера - Жан-Ноэль Оренго

описания любых периодов времени и всех историй, сочиненных в эти периоды. Случается, придуманные сюжеты предают действительность, если авторы увлекаются излишней романтизацией, опуская описываемые события ниже реальности или поднимая над ней, играя с тем лучшим и худшим, что есть в людях, и даже человеческим страданиям не удается избежать бессмысленных, асоциальных, аморальных и неустранимых чар искусства, способного превратить палача в незабываемого героя, а жертву – в анонимный персонаж.

В первой половине ХХ века литература чувствует себя хорошо, экспериментирует, изобретает, а Запад никогда еще не переживал такого кризиса, повлекшего за собой две войны мирового масштаба. Сегодня известно, конечно, что для Юга, в частности для жителей Африки, этот кризис был благословением Аллаха. Государства-оккупанты были окончательно ослаблены – французы, англичане, бельгийцы, немцы и прочие португальцы с итальянцами. История пишется по-разному с позиции разных лагерей. И в зависимости от своего положения главные действующие лица либо переживают кризис, либо у них все в порядке.

Октябрь 1933 года. Молодой архитектор легко входит в круг приближенных фюрера, а один из миллионов, например музыкант Арнольд Шёнберг, гражданин Австро-Венгрии, еврей и монархист, поклонник Габсбургов, сходит с корабля в Нью-Йорке 31 числа того же месяца. Он вовремя сбежал от погромов, сбежал от нацистов. Скоро он получит в Германии отдельный зал на выставке, специально посвященной дегенеративной музыке – с его-то атональностью, додекафонией, двенадцатью нотами обновленной гаммы, двенадцатью звуковыми символами вечных скитаний, метафорически представляющими иудаизм и авангард, мечту, у которой нет ничего общего ни с хорошим, ни с плохим вкусом. Молодой архитектор – меломан, друг Вильгельма Фуртвенглера и Герберта фон Караяна. Интересно, слушал ли он когда-нибудь Арнольда Шёнберга, знаменитого музыканта своего времени, чье имя он наверняка знал, хотя бы потому, что Шёнбергу был выделен целый зал на выставке дегенеративной музыки в Дюссельдорфе в мае 1938 года?

Апрель 1945 года. Арнольд Шёнберг живет в Калифорнии и консультирует лауреата Нобелевской премии по литературе 1929 года Томаса Манна, который пишет роман «Доктор Фаустус», историю гениального немецкого музыканта, заключившего пакт с дьяволом. Это метафора Германии, заключившей договор с Гитлером. В то же самое время архитектор и министр вооружений Альберт Шпеер организует последний концерт в Берлине. На нем исполняют Концерт для скрипки Бетховена, Романтическую симфонию Брукнера и финал «Сумерек богов» Вагнера. Таким образом, именно он был автором канонического символа падения нацизма, созданного апокалиптической оркестровой партией. Он вроде бы заявил собственному кругу приближенных: «Когда заиграют Романтическую симфонию, это будет означать, что конец близок».

Август 1947 года. В Лос-Анджелесе, в квартале Брентвуд, Арнольд Шёнберг за несколько дней сочиняет «Уцелевшего из Варшавы». Эта кантата для мужского хора и оркестра вдохновлена ужасными сведениями, дошедшими до Шёнберга из Европы. Она начинается с «речепения», техники вокала на грани пения и речитатива; мужской голос пытается рассказать, что ему довелось пережить, он говорит и поет по-английски, в его воспоминания вмешаны команды на немецком; фельдфебель приказывает молчать и рассчитаться, он хочет знать, сколько их, он отправляет их в газовую камеру и должен знать, сколько их, он их бьет, и все заканчивается на иврите, когда группа мучеников вдруг запевает Шма, Исраэль: «Слушай, Израиль! Господь Бог наш, Господь один! Люби Господа Бога твоего, всем сердцем своим, и всей душой своей, и всем существом своим. И будут эти слова, которые я заповедал тебе сегодня, в сердце твоем. И повторяй их детям своим, и произноси их, сидя в доме своем, находясь в дороге, ложась и вставая».

Август 1947 года. Альберт Шпеер уже не архитектор и не министр. Он заключенный № 5, один из группы семи преступников, посаженных в тюрьму Шпандау на западе Берлина. В прошлом месяце их перевезли туда из Нюрнберга. В прошлом году все семеро были приговорены к срокам от десяти лет до пожизненного заключения. За загородкой в зале суда их было двадцать четыре. Троих отпустили. Часть обвиняемых приговорили к смертной казни и повесили. Некоторые еще раньше покончили с собой. Геринг был приговорен к смертной казни и совершил самоубийство. Борман, исчезнувший из рейха в последние дни, был приговорен к смертной казни заочно. Суд проходил в Нюрнберге, городе, оформление которого было придумано им, заключенным № 5, для съездов 1930-х годов, еще до катастрофы. С тех пор прошла целая вечность. Все тогда восхищались его неоклассическим блеском и изобретательностью, прожекторами его зенитных пушек, создававшими колонны света, и баннерами с изображениями свастики, реющими на ветру и образующими декорации. Он был архитектором, «гениальным» художником вождя, и ему нравилось думать о папе Юлии II, открывшем «божественного» Микеланджело.

Теперь другие прожекторы, не вертикальные, а горизонтальные, софиты кинематографистов, освещают ход процесса, разоблачающий доселе не виданный характер преступлений национал-социализма. Съемки и свидетельства палачей и редчайших выживших продемонстрировали всем, в том числе обвиняемым, к чему так или иначе привели их приказы. Большинство из них не присутствовали при убийствах европейских евреев в газовых камерах, как и при массовых расстрелах в ходе операции «Барбаросса» в Белоруссии, Украине, России и в странах Балтии. Лишь некоторые побывали с VIP-визитом в концлагерях, не отступая ни на шаг от маршрутов, специально проложенных для их нежных душ. Для них все это оставалось прежде всего словами в документах с печатью «Секретно», яростными обличениями евреев и пунктами в инструкциях, одними из многих приказов, сформулированных с использованием эвфемизмов. А поскольку сами подсудимые никогда не нажимали на спусковой крючок и не подавали газ в камеры, не участвовали в пыточных медицинских экспериментах над депортированными, не морили заключенных голодом, не занимались селекцией, отбирая детей у родителей, отделяя женщин от мужчин, а временно пригодных к работе от тех, кто подлежит немедленному уничтожению, они заявляют, что в ужасе от увиденного и яростно открещиваются от начальников лагерей и членов зондеркоманд, которых несколькими месяцами раньше прекрасно знали, а теперь больше знать не хотят.

Они утверждают, что им все это было неизвестно, и заключенный № 5, который тоже говорит, что ничего не знал, и объясняет, что это не имеет значения. Он утверждает, что, будучи одним из руководителей режима, полностью несет за все ответственность. И не важно, что как отдельная личность он не был непосредственным звеном этой цепи чудовищных действий, как и неважно, было ли ему что-либо известно. Так как он высокий чин и приближенный Адольфа Гитлера, коллективная ответственность перечеркивает индивидуальную невиновность.

Он не признает себя виновным в качестве индивидуума, но признает свою вину как часть вины коллективной.

Он смог произвести впечатление на судей, за исключением советских представителей