Фантом Я - Ольга Устинова

Дальше — провал и факты, почерпнутые из рассказов ее вторых родителей. Рассказы, в основном, сводились к одному, зазубренному Марьей Павловной до ненависти, утверждению: «Мы тебе жизнь спасли».

Марья Павловна безуспешно пыталась из семян этих, укором направленных в нее слов, вырастить в себе ростки благодарности, но не добилась успеха, махнув на себя рукой, и вновь ощутив себя в чем-то виновной.

Марья Павловна сохранила с той несознательной поры страх одиночества и привязанность к смерти, два дня и две ночи единственно верно продежурившей у ее осипшего крика и вонючих распашонок.

Марья Павловна уверовала в смерть, как в могучего освободителя, уверовала в ее дружественность и возвращалась к мыслям о ней как должник, получивший отсрочку. Марья Павловна ощущала голод к оставшейся ей жизни, сколько бы ее не оставалось, пыталась заглатывать ее, торопясь и не пережевывая, часто без работы инстинкта самосохранения.

* * *

С тех самых времен, как Марья Павловна приняла на веру сюжет первой прочитанной ей сказки, сны и дневные видения подчинили себе ее воображение, настигали везде, где удавалось Марье Павловне незаметно для взрослых выключить себя из окружения, затягивали ее топкой обволакивающей тиной миражей.

К ней являлись боги и принцы, рыцари и волшебники, отшельники и пираты. Марье Павловне не было важно добрые они или злые. Важно было чтобы они ее любили. Важной была их красота, их сила и сверхсила, которую они готовы были положить к ногам Марьи Павловны, ибо Марья Павловна, еще не способная читать, именно так воспринимала читаемое ей другими; в расцветавшем с ростом воображении Марьи Павловны герои прикасались к ней точеными и могучими руками, ласкали голову Марьи Павловны, целовали ее в губы, сжимали плечи. Они увозили ее в свое царство.

Видения Марьи Павловны были красивы и любовны, однако ни одному из героев Марьи Павловны не была позволена вольность прикосновения, которую позволяла себе с собой Марья Павловна. Сие кощунство обходилось воображением Марьи Павловны, как естественный запрет, воссоздаваемый ею автоматически, без обдумывания, кем-то когда-то задиктованный, без обсуждения с собой или ощущения его неправомочности.

* * *

Открытие сей тайны следовало заслужить. И надо сказать, что принцы и боги, рыцари и волшебники покорно несли службу поклонения Марье Павловне, пока не взбунтовались в повзрослевшей Марье Павловне, потребовав для себя материальной оболочки и награды за верную службу.

Тогда Марья Павловна предъявила одному, но безуспешно, потом другому рыцарю, принявшему материальную оболочку и навещавшему ее на глазах у возбужденных и подозрительных соседей и родителей, внушенное ей с детства этими родителями и потому по ее к ним доверию законное требование отвести ее поначалу к венцу. Все, что последовало потом, обидело Марью Павловну и ввергло в глубокую депрессию. Марья Павловна снова остро ощутила одиночество.

* * *

И опять о сказках. С тех пор, как Марья Павловна услышала первую прочитанную ей или рассказанную сказку и обнаружила себя в конфликте с родителями в никелевом кабинете, Марья Павловна включилась в сюжеты.

Но прежде всего Марью Павловну захватил сюжет жизни. Марья Павловна не знала законов его развития, но ухватилась за него с отчаянием безработного, почуявшего работу и с в о ю работу, с отчаянием от рождения отверженного, почуявшего признание и с в о е признание, с отчаянием невзлюбленного, почуявшего любовь и с в о ю любовь.

С тех пор, как Марья Павловна увидела первый фильм, Марья Павловна предъявила претензии к жизни на сюжетность. Марье Павловне не были интересны несобытия. Все, что Марья Павловна ощущала как события, не случалось с ней в жизни, но и вне того, что Марья Павловна ощущала как события, Марья Павловна больше и раз навсегда не жила. С тех пор Марья Павловна отвергла жизнь вне ее событийности.

Несобытия между событиями мучили Марью Павловну: часы, работавшие маятником на стене, отсчитывая пустые минуты вне событий, убивали Марью Павловну пустотой работы. Родители, оставившие Марью Павловну на пару часов одну в скромной комнате их огромной коммуналки, вернувшись, убивали Марью Павловну пустотой, с ее точки зрения, замечаний. Школа убивала Марью Павловну скукой стереотипа, Марья Павловна ненавидела стереотип. Стереотип никогда не был событием, пока не превращался в подонство мысли и поведения. — Когда учителя глаголили о гениальности и богоподобности вождей, а ученики запирали длиннокосых девочек в темных коридорах, впятером на одну, Марья Павловна реагировала страхом и отвращением, и это было событие, мучившее хуже скуки.

Позднее, когда Марья Павловна, измученная событийностью, не стихийной, а той, которую она, как заклинатель змей из кувшина, вызывала из собственной жизни, познакомилась с пастором, и это грандиозное событие, после которого, она знала, ничего столь же важного уже не могло случиться, толкнуло ее подводить итоги и вынести приговор самой себе, она пришла к выводу. Что родилась быть режиссером серийного фильма, поставленного ею самой, по написанному ею сценарию, с собственной режиссурой и собой в главной роли. Фильм этот не был комедией, ибо Марья Павловна испытывала тяготение к трагическому жанру. Фильмом этим была ее жизнь, руководимая и подконтрольная ею сначала неосознанно, а позднее — как результат усталости художника, закончившего тысячу красивейших и страшных картин и истощившего свои душевные силы, — со злобной настойчивостью того, кто осознал свой путь как поиск нереального сверхъестественного, должного непременно выйти из укрытия, и продолжает этот путь как подтверждение выбора и вызов второстепенным героям сценария.

* * *

Марья Паловна мучилась посвященностью. Знакомство с разновидностью чувств, и в первую очередь с любовью, ибо Марья Павловна любила всегда, от момента рождения до всех последующих и последних, привело к знакомству с ее противоположностью — ненавистью, через переходный момент — отчаяние.

Манера шептать, разговаривать сама с собой, вызывая на интервью любого понадобившегося духа или волшебную оболочку, может и существовавшую где-то телесно, для фантастических свиданий, сохранилась надолго. Даже когда Марья Павловна заработала отвращение к реальному сексу, во времена ее первого замужества, куда вскочила Марья Павловна невинно, в соответсвии со всеми идеалами родителей и соседей, фантастический секс всегда присутствовал в воображении, как существующее недостижимое или как несуществующее для нее недостижимое, ибо все в этом должно было быть совершенно.

* * *

Однажды в школе, от игнорирования учительского энтузиазма спровадить Марье Павловне информацию о чем-то, что ей, Марье Павловне, программой было предусмотрено знать, в общем, от полного отсутствия на уроке, присутствующая Марья Павловна обратилась за помощью к белому блокнотному листу