Отпусти меня, мама! - Алсу Идрисова

– Я хочу увидеть своего сына, – наклонившись к ней, прошептала Рита. – Пожалуйста! – И ее глаза наполнились слезами.

Из кармана больничного халата она вытащила пушистые голубые пинетки, которые связала сама пару месяцев назад.

– Не положено! – Медсестра побарабанила пальцами по столу, но, заметив слезы Риты, вдруг смягчилась. – Ну ладно, ладно. Но только на пять минут, поняла? Носочки, конечно, это ты зря – большие они ему будут, у недоношенных ножки крошечные. Ну да ладно, пойдем… Идти-то сама сможешь?!

* * *

В палате интенсивной терапии было тихо – разительный контраст между палатами, в которых находились мамы с новорожденными. Те громко и протестующе кричали, требуя покормить или сменить подгузник. Кричали во всю силу своих маленьких, но здоровых легких. И крик этот означал одно: желание жить на этом свете.

Здесь же царила почти мертвая тишина, прерываемая лишь тиканьем часов на стене и мерной работой датчиков. В прозрачных кувезах, напоминающих высокоинтеллектуальных роботов, лежали недоношенные младенцы.

Рита испуганно смотрела на своего мальчика. Крохотные ручки и ножки его слегка подрагивали во сне, маленький ротик беспомощно кривился в беззвучном плаче. На голове у малыша пробивались крохотные черные волосы. В крохотном носике Рита нашла сходство с профилем Аркадия.

Глазки рассмотреть не удалось – они были перевязаны белой повязкой. К тельцу со всех сторон тянулись какие-то трубки и провода.

– Смесь не берет почти, – поделилась с Ритой молоденькая медсестра. – Можно попробовать другую, я напишу вам. Вам кто-нибудь сможет передать смесь сегодня? И раздышаться пока сам не смог. Как будто жить не хочет – совсем за жизнь не цепляется. Странно это, в первый раз вижу такое… Я, правда, тут всего два года работаю, но обычно…

Рита, словно оглушенная, не слышала никого и ничего вокруг. Она только смотрела на малыша, больше напоминающего куклу, чем живого ребенка, и остро ощущала свою собственную вину перед ним.

– Звездочка моя, солнышко мое. – Она улыбалась, не замечая того, что по щекам ее текут слезы. – Прости свою мамочку, малыш, пожалуйста! Ты только борись, слышишь? Сейчас надо кушать, набираться сил. А потом мы с тобой будем вместе и никогда не расстанемся больше! Маленький мой, прости свою маму, за все прости! Я люблю тебя! Вот, смотри, это для тебя подарок, чтобы твои ножки согрелись. Тут, наверное, очень холодно?

– Так, все, пойдемте. – Медсестра, страшась выговора от начальства, ловко забрала носки у Риты и потащила ее к выходу. – Носки мы ему потом наденем. Не переживайте, мамочка, здесь тепло и малыши всегда под присмотром. Вы смесь сегодня попросите принести, ладно? Я тут написала какую. Ну все, идем, идем… – И она почти вытолкала Риту в коридор…

* * *

Медленно спускаясь на третий этаж к себе в палату, Рита заметила на диванчике в лестничном пролете плачущую девушку. Она осторожно присела рядом, переводя дух: каждая ступенька давалась с большим трудом. Чувство безысходности давило сверху тяжелой каменной плитой.

– Могу чем-то помочь? – тихо спросила она и тут же пожалела о своем глупом вопросе.

Девушка подняла на Риту опухшее от слез лицо и покачала головой:

– Нет, тут уже никто не поможет. Я сама виновата. Дурой была шестнадцатилетней, пошла у матери на поводу. И кто бы мог подумать, что я больше никогда не смогу… Ведь многие после этого рожают здоровых детей и счастливы. Почему я не могу подарить своему Лешке сына? Это была уже седьмая попытка, седьмая! У меня чувство, что тот нерожденный ребенок мне мстит за мой поступок. А знаешь, мне он снится каждый день. Смеется, машет мне, но обнять не дает. А потом его смех в зловещий хохот превращается. Жуть… А ты тоже с выкидышем? – спросила она, искоса оглядывая Риту.

– Нет! Мой живой! Живой! – Рита, помогая себя руками и ногами, тяжело поднялась и решительно двинулась вперед. – И он будет жить! – гневно сказала она кому-то невидимому. – Я буду за него бороться! Он не должен думать, что он нежеланный!

Вихрем ворвавшись в палату, Рита яростно вымыла руки с мылом и принялась расцеживаться. Встревоженной медсестре пришлось звать врача: Рита заявила ей, что принимать антибиотики с этого дня она больше не будет.

– Очень глупо. Ребенку нужна здоровая мать, – покачал головой врач, неодобрительно глядя на неуклюжие попытки Риты. – Вы что же, умереть хотите?

– Я просто хочу, чтобы он знал, что я его люблю… И чтобы он не хотел умирать… А мое молоко поможет ему… Он почувствует, что он нужен, что это была ошибка… Это я виновата в том, что он при смерти, – рыдала Рита, больше не стесняясь никого.

Она даже не замечала, что за ее спиной медсестра переглядывается с врачом и многозначительно крутит пальцем у виска.

Месяц в больнице пролетел как один день. Рита с сыном готовилась к выписке.

– Хороший мой, дал маме сегодня поспать. Сейчас покушаем и будем собираться. Мы сегодня едем домой. За нами папа приедет! И старшая сестричка.

Говоря о старшей сестре, Рита ощущала некое беспокойство, размышляя о том, как примет Софийка нового члена семьи. Конечно, до родов они с Аркадием старались рассказывать ей о брате, говорили о почетной роли старшей, но…

Но кто знает, как поведет себя семилетняя девочка, которая не привыкла делить своего отца ни с каким другим ребенком? Девочка, которая перенесла столько тягот, которые не каждому взрослому под силу выдержать. Сумеет ли она справиться со своей детской ревностью? Сможет ли принять и полюбить малыша?

Рита положила сыто причмокивающего ребенка в кувез и принялась понемногу складывать вещи. Их было много: месяц с лишним прошел с тех самых пор, как Риту с сыном перевезли в Центральную городскую больницу. И все это время продолжалось интенсивное лечение.

Риту, правда, класть вместе с сыном отказывались и отправляли домой. Но всегда мягкая Рита проявила здесь ослиное упрямство и наотрез отказалась оставлять ребенка одного. Сына ей разрешали видеть каждый день – она носила ему сцеженное грудное молоко и успевала сказать, как сильно она его любит.

За это время мальчик заметно вырос и, насколько это было возможно физически, окреп. Уже спустя неделю он дышал сам, без помощи аппарата ИВЛ. Желтый цвет кожи постепенно сходил на нет, на лице обозначились щечки, чуть тронутые розовым, – словно наливающиеся соком яблоки.

А однажды Рита увидела его глаза. Боже, это были самые чудесные глаза на свете! Ясные, доверчивые глаза смотрели отчего-то грустно и понимающе, словно принадлежали не младенцу, а взрослому, пожившему человеку. Слегка припухшие от капельниц, они все