Москва, Адонай! - Артемий Сергеевич Леонтьев

– Обеспокоен положением голодающих детей Швейцарии…

Настя даже не улыбнулась.

– Ну я серьезно…

– Я тоже.

– Чем ты занимаешься вообще? – Настя взлохматила его волосы и понюхала: пахло кедровым мылом и облепиховым маслом.

– Я гребаный актер…

Женщина усмехнулась.

– Почему гребаный? Тебе так мало платят?

Арсений хмыкнул.

– Ой, Настюша, если бы все проблемы были в деньгах, знаешь, я бы с удовольствием вернулся в свою студенческую общагу – к тараканам, пересоленной гречке, неизвестности и тому внутреннему простору, от которого у меня ехала крыша…

– Я о тебе не слышала никогда, как об актере, так что неизвестность у нас уже есть… Осталось найти общагу, тараканов и пересоленную гречку.

Орловский улыбнулся и сильнее прижал ее к себе.

Да ты не так глупа, как мне показалось…

– Да, осталось найти общагу, тараканов и пересоленную гречку – это ты прекрасно сказала…

Хотелось немного протрезветь – мешанина из рома, глинтвейна и коньяка брала свое. Орловский перешел на крепкий пуэр, чтобы чуть прийти в себя. Потягивал черную жидкость из фарфоровой чашки, ощущал разливающуюся внутри почти табачную горечь.

– Я люблю театр, платят так себе, конечно, но зато квартиру предоставляют… Просто не чувствую, что делаю что-то особенное – зрители приходят, слушают, плачут, смеются, хлопают и уходят – такими же, какими и были… И я не идеализирую. Сразу после спектакля выходишь в фойе, специально, чтобы послушать о чем болтают – уши вянут… Ты тут душу наизнанку три часа выворачивал, а они про вино, домино, ключ на двенадцать и шарфик под цвет браслета.

Настя приобняла Арсения, положила руку ему на плечо:

– Но не все же так – те, кто под сильным впечатлением, часто наоборот, замыкаются и избегают говорить…

Орловский кивнул.

– Отчасти ты права, да, есть такое…

Запыхавшийся Николай с Элей вернулись к столику. Орловский посмотрел на обоих внимательными, немного протрезвевшими от чая глазами. Эля выпила залпом бокал минеральной воды и пошла в сторону туалета, захватив с собой подругу.

– Мальчики, мы скоро вернемся.

Сарафанов сел напротив, раскинулся на диване. Часто дышал и глуповато улыбался. Через пару минут, когда отдышался, допил остатки коньяка и закрыл глаза. Судя по опущенной голове, резко уснул, но почти тут же вздрогнул и разлепил глаза, как новорожденный. Посмотрел на друга, отер свесившуюся на подбородок слюну:

– Муартхня…. э-э-э… Да что с тобой, шкура? Ау? Ты как на собственных поминках сидишь… а где девочки? А где минералочка моя?

Арсений проигнорировал поток вопросов.

Сарафанов зевнул и потер глаза, чуть пришел в себя, помахал рукой перед лицом друга:

– Первый, первый, как слышишь меня, прием? Але, носорог, ты оглох? Ты чего такой похоронный седня все время? Даже когда смеешься, в глазах ритуальная контора… Хватит свой чай бузгать… Лучше бы пригубил еще… маненечко.

Сарафанов поучительно выставил перед собой пьяные, неуклюжие пальцы и показал, что такое «маненечко».

– Арсюша, я как твой друг, просто обязан тебя спасать… на тебя же без слез смотреть нельзя, ты как бедная Лиза в пруду… давай совсем немножечко еще выпей, а то у нас какой-то «Майн Кампф» назрел в воздухе… где радость, я не пойму, где праздник, да что такое, в самом-то деле? Ты мне что-то не договариваешь, барракуда… Прям хоть кричи… И когда ты, наконец, уже запомнишь: шанкра – это сифилис, Шанкара – мыслитель, комментатор Вед и религиозный мистик. Не перепутай, одна буква – не пустяк, Арсюша…

Орловский засмеялся, а Сарафанов не без удовольствия крякнул – порадовался, что смог расшевелить друга…

Эля и Настя вернулись из туалета. Арсению казалось, что подруги сливались теперь в одну женщину, которую он слишком сильно хотел, чтобы продолжать анализировать эту многоликую, колеблющуюся чепуху женских тел…

Через пятнадцать минут попросили счет и расплатились с официантом.

Марк с улыбкой проводил глазами ушедших гостей. Через час ресторан опустел, оживленную суматоху сменили приглушенный свет и бормотание менеджера, стоявшего за кассой. Громов наконец сорвал фартук, скомкал и бросил в угол вонючей раздевалки, увешенной дешевыми джинсами, куртками из кожзаменителя и цветастыми футболками с пятнами на подмышках. Вдоль стен свалены грудой мужские и женские туфли, кроссовки с лохматыми шнурками и сапоги с потными стельками. Тесное помещение. Едкий душок. Брошенный бейдж с именем щелкнул об стену, из кармана упавшего на скамейку фартука вывалились блокнот и нарзанник. Марк потер освободившуюся от узла широкую шею и подобрал ненавистное барахло; когда наклонился, обувной душок стал еще плотнее.

Тяжелую перечницу размером с СВД, которую приходилось таскать с собой весь день, дабы по первому требованию гостя сдобрить блюдо свежей россыпью горчинки, Марк поставил на ее законное место и с облегчением вздохнул – окончание очередного дня на официантских галерах ощущалось только после того, как этот хомут шел к чертям.

Он сбросил с себя потную рубашку, подошел к заляпанному зеркалу с потрепанными картинками голых девиц; начал вращать головой и вытягивать руки к потолку, чтобы выпрямить сгорбленную спину. Суставы захрустели, косточки щелкнули. Синие глаза провалились в дряблые веки – от недосыпания разрослись черными кругами. Громов отерся влажными салфетками, несколько убрав ощущение нечистоты. Достал из рюкзака коробку с вишневым соком и сделал несколько больших глотков. Сел на стул и вытянул ноги, положив их на деревянную скамью. Несмотря на запах потных носков и обуви, он не спешил – не было сил, чтобы сразу переодеться и отправиться домой. Он приподнял ноги еще выше, подложив под них картонную коробку, чтобы кровь отлила от ноющих ступней…

Через несколько минут вышел из притихшего ресторана, захлопнутого, как шкатулка. Двинул по переходу на станцию метро.

Явление III

Четыре года назад Арина Калинина перебралась из Оренбурга в Москву – одолели испитые физиономии, серость будней и душная теснота стандартных двориков, в свое время так щедро вырезанных советским серпом и вбитых казенным молотом по всей стране. Несмотря на готовность и желание работать, найти хорошее место было непросто – сначала попала в сферу продаж, где большие оклады, обещанные работодателями на сайтах, чаще всего оказывались миражами, то есть чисто теоретическими возможностями получить солидную сумму, если будет выполнен нечеловеческий процент, однако на практике все работники довольствовались суммами, которых впритык хватало на съемное жилье и на самую простую еду. Только вздыхали иногда и завистливо перешептывались о тех редких случаях, когда кому-то из старичков удавалось сорвать банк.

Ее переезд в столицу был достаточно спонтанным и