Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

class="p1">Он поднялся и поприветствовал меня, а затем попросил разделить с ними очаг. Таков был местный обычай — приглашение погреться у огня зимой считалось жестом уважения и вежливости в этих краях.

Я сел к огню. Заглянув украдкой внутрь хижины, я заметил, что там не было ничего похожего на постель и мебель. Пол был застлан только тонким слоем сухой травы. Из посуды — лишь большой металлический котел и такая же, но меньшего размера, чаша. Одежда — только та, что надета на них, и ни куска ткани больше. Это ладно, но где же были их одеяла? Чем они накрывались ночами в такой страшный холод?

Я спросил об этом старика. Его звали Нокчхе́ди Бхо́кот, из касты гангота.

— Как же где? Видите вон там, в углу хижины, большую кучу кукурузной шелухи?

Я не понял его.

— Ее используют для розжига ночью?

Мое невежество рассмешило Нокчхеди.

— Нет, господин. Мы кутаем в шелуху детей, да и сами спим, накрывшись ею. Вон видите, килограммов двести шелухи, не меньше. В ней тепло и хорошо. Даже под двумя одеялами не так хорошо, как в кукурузной шелухе. Да и где нам взять одеяла, спрашивается?

Пока он говорил, какая-то женщина уложила спать маленького ребенка на горке шелухи в углу хижины, закутав его с ног до головы и оставив открытым только лицо, и вернулась обратно к костру. Как мало люди знают друг о друге! Знал ли я раньше обо всём этом? Сегодня я будто обрел видение настоящей Индии.

По ту сторону от костра сидела девушка и что-то готовила. Я спросил:

— Что это вы готовите?

— Гхато, — ответил Нокчхеди.

— А что такое гхато?

Наверное, девушка, занимавшаяся приготовлением еды, подумала, мол, и откуда только взялся этот бенгальский бабу? Точно с головой не дружит, ничего не знает об этом мире. Она захихикала:

— Не знаешь, что такое гхато, господин? Вареная кукуруза. Вот вареный рис называют «бхат», а вареная кукуруза зовется «гхато».

Девушка из сочувствия к моему невежеству приподняла веткой один початок из котелка и показала мне.

— С чем ее едят?

Дальше на мои вопросы отвечала девушка. Улыбаясь, она сказала:

— С солью, с зеленью. С чем же еще есть, скажите!

— Зелень уже готова?

— Вытащу гхато и заложу ее. Я как раз нарвала гороховых листьев.

Девушка была не робкого десятка. Она спросила меня:

— Ты ведь из Калькутты, господин?

— Да.

— А что это за место такое? В ней, наверное, и деревьев-то нет. Все вырубили, да?

— Кто тебе такое сказал?

— Один человек из нашей деревни там работает, он однажды рассказывал. А как выглядит Калькутта, господин?

Я попытался, насколько это возможно, объяснить этой простой девушке из лесного края, что из себя представляет большой город в нашу эпоху. Не знаю, насколько она меня поняла, но сказала:

— Хочется посмотреть на Калькутту, да только кто мне ее покажет?

После мы еще долго говорили с ней на разные темы. Стояла глубокая ночь, тьма окутала всё вокруг. Их ужин был готов. Из хижины принесли ту большую железную чашу, вылили в нее что-то, напоминающее рисовую кашу, и немного посыпали сверху солью. Затем поставили чашу посередине и, рассевшись вокруг, все вместе, и мужчины, и женщины, начали есть.

— Вы, наверное, после жатвы вернетесь домой? — спросил я.

— Мы теперь попадем домой нескоро, — ответил Нокчхеди. — Отсюда отправимся в Дхоромпур срезать рис, здесь его не сажают, а там растет. Как соберем урожай риса, пойдем в Мунгер жать пшеницу до начала месяца джойштхо. А там снова начнется сезон сбора кукурузы у вас. После несколько дней перерыва. К шрабону или бхадро опять придет время собирать кукурузу. Потом бобовые в Дхоромпуре и рис в Пурнии. Весь год мы кочуем от одного места к другому: где какой урожай созревает, туда мы и отправляемся. Есть-то что-то нужно.

— У вас есть свои дома?

На этот раз ответила другая девушка. Ей было года двадцать четыре-двадцать пять, смуглая блестящая кожа, округлая и пышущая здоровьем фигура. За словом в карман не полезет; ее южнобихарский сельский хинди приятно ласкал слух.

— А чего им не быть, господин? Есть, конечно. Да разве ж можем мы себе позволить жить в них всё время? Мы вернемся домой только в конце лета и пробудем там до середины шрабона, а потом нужно будет отправиться в другие регионы на работу. К тому же столько всего интересного можно повидать! Вот вы сами скоро увидите, как закончится жатва, сколько людей из самых разных мест придут сюда. Столько музыкантов, певцов, танцоров, разнообразных шутов — неужели никогда не видели? Да и откуда вам, у вас же здесь был сплошной лес, и его вот только расчистили под поля. Ну ничего, скоро увидите, недели через две они все будут тут. Приближается время, когда каждый может заработать себе на еду.

Вокруг ни души. Из чьей-то хижины вдалеке доносился лязг жестянок. Я думал о том, какой храбростью обладали все эти люди, коротающие вместе с детьми ночи в своих шатких бамбуковых хижинах без дверей совсем у кромки леса, населенного множеством хищных животных. Всего пару дней назад тигр утащил ребенка прямо от материнской груди из такой же хижины, а ведь такая же участь может постигнуть и их. Но я заметил, что они как будто не особенно серьезно к этому относятся и даже совсем не обеспокоены. Сидят себе спокойно до такой глубокой ночи под открытым небом, готовят еду и разговаривают. Я сказал им:

— Вам следует быть осторожнее. Знаете, что здесь разгуливает тигр-людоед? Он хитер и опасен. Не давайте костру перед хижинами погаснуть, а сами оставайтесь внутри домов. Лес совсем рядом, да и час уже поздний…

— Мы уже привыкшие, господин. В Пурнии, где мы каждый год собираем рис, часто спускаются с гор стада диких слонов и портят урожай. Те леса еще опаснее, — ответила мне та девушка. Подбросив в огонь несколько сухих веток, она подсела ближе и продолжила:

— Тогда мы работали у подножия гор Окхи́лкуча. Однажды ночью я готовила еду рядом с хижиной, как вдруг вижу, метрах в двадцати от меня стоят четыре или пять диких слонов: огромные, словно высокие черные холмы, они приближались к нашей хижине. Я бросила готовку, подняла маленького сына на руки, схватила старшую дочку и увела их в хижину. Вокруг ни души, даже о помощи попросить некого. Я вышла на улицу и увидела, что слоны остановились. От страха у меня ком в горле застрял. Слоны плохо видят, и это нас тогда