Общество самоубийц - Рэйчел Хэн

— Послушай, Лия…

— Ты вернулся, чтобы убить себя, — повторила она.

Отец умолк. Они стояли друг напротив друга в заполненном народом зале, словно два острова, затерянные в море движения и шума. Наконец он заговорил, и на этот раз слова полились из него потоком.

— Льгот меня лишили много лет назад. Неудивительно — я же был беглец, не жизнелюб, низкий уровень приоритетности. Низкая вероятность доживания срока. Импланты я получал на черном рынке, нелицензированные, — продолжая объяснять, Кайто коснулся низа живота. — Сначала почка… Но проблема не в ней. Вернее, не она станет проблемой. Нет, проблема вот в чем, — он схватил Лию за запястье и поднес ее руку к своей груди. Пальцы у него были костлявые, но сильные. — Дело в сердце. Я его заменил, не подумав, ни с кем не проконсультировался. Потом я узнал, почему именно пересадку сердца после ста пятидесяти не разрешают никому.

Лия чувствовала тепло отцовского сердца, которое билось под ее ладонью. Ощущала волоски у него на груди сквозь накрахмаленную белую ткань рубашки, которая от жары стала влажной.

— У меня рассогласование, — сказал Кайто тем же негромким напряженным голосом. — Знаешь, что это значит?

Лия высвободила руку.

— Все органы откажут, но мое тело продолжит жить. Сердце будет перекачивать кровь, так что тело выживет. Я стану пустой оболочкой. Мозг умрет — или умрет не полностью. Может, он продолжит действовать в ловушке, точно никто не знает, — отец по-прежнему прижимал руку к сердцу. — Скорее всего, меня пошлют на ферму. Из моего тела будут постепенно выкачивать питательные вещества и изготавливать из них новые синтетические органы. А мозг — кто знает? Говорят, в этом состоянии сознание не работает, но что, если медики ошибаются? Что, если я так и буду жить еще сотню лет, глухой и слепой, не в силах произнести ни слова?

Лия сжала кулаки.

— Медицинские технологии непрерывно совершенствуются. Вовсе необязательно получится именно так.

Он удивленно моргнул.

— Но они же не станут…

— А что ты делаешь, чтобы себе помочь? Ты разве пытался доказать, что достоин того, чтобы на тебя тратили ресурсы? Почему ты тайком шныряешь по городу, почему связался с этими… — Лия махнула рукой в сторону толпы, в сторону сцены, перед которой стояла Анья, и пустого ящика, где раньше лежала Доминика.

— И потом, — сказала она с тошнотворным ощущением, что сейчас окончательно всё разрушит, — если бы ты и правда хотел умереть, тебе необязательно было возвращаться. Если ты можешь достать на черном рынке трансплантаты, то и Т-таблетки тоже можешь достать. Зачем влезать во все это? Нет, я понимаю, почему ты здесь. Тебе нравится демонстративность, тебе хочется почувствовать свою значимость. Словно твоя смерть имеет какой-то… смысл. Словно она чем-то будет отличаться от сотен, тысяч, миллионов смертей, которые случились до тебя. Будто она чем-то будет отличаться от смерти Сэмюэла.

Лии стало ужасно жарко, она тяжело дышала, голова у нее гудела. Она ждала, что отец рассердится и уйдет, снова исчезнет из ее жизни. Может, этого она и хотела.

Но Кайто медленно и печально покачал головой.

— Да. Скорее всего, ты совершенно права, Лия. Все дело в смысле. Никто не приходит сюда, в Общество, только за тем, чтобы умереть. Мы все хотим чувствовать, что боремся за нечто большее, чем мы сами. Наверное, мы действительно просто хотим почувствовать себя значимыми.

Он помолчал и опустил вдоль тела руку, которую до сих пор прижимал к груди.

— Когда Сэмюэл умер, когда я ушел, честное слово, я старался. Я старался прожить жизнь, как говорится, на всю катушку. Я путешествовал, встречался с людьми, работал в пекарнях, на стройках и в офисах. Я пытался верить во все это, в то, что бессмертие имеет смысл. Я правда пытался. Вот почему я доставал импланты, даже когда меня лишили льгот. Я думал, если сумею заставить себя в это поверить, то смогу вернуться к тебе и твоей матери и мы будем жить вместе вечно и счастливо. Но шли годы, и однажды стало слишком поздно.

Лия чувствовала, как сердце у нее сжимается.

— И ты меня понимаешь, я же знаю.

Лия покачала головой.

— Не понимаю. Я ничего этого не понимаю. Это неестественно и эгоистично. Антисанкционно.

Отец грустно посмотрел на нее.

— А Дуайт? — сказал он одними губами — так тихо, что Лия засомневалась, не пригрезилось ли ей это. — И больница?

Ей стало трудно дышать. Толпа давила на нее со всех сторон, музыка оглушала.

— Ты понимаешь, Лия. В глубине души ты такая же, как я.

Глава двадцатая

— Дуайт. Эй, Дуайт, Дуайт, Дуайт, — повторяла Опал, и глаза у нее блестели.

Дуайт, сидевший за партой, скрестив костлявые лодыжки, поднял голову. Глаза у него, как впервые заметила Лия, на самом деле не голубые, а светлого льдисто-серого цвета, ресницы такие светлые, что кажутся прозрачными, и на скулах рассыпаны веснушки, маленькие красные точки, которые с первого взгляда можно было принять за прыщи.

Класс наблюдал, предвкушая увлекательное развитие событий. Что Опал сотворит сегодня? Иногда ее издевательства разили, словно стрелы с острыми наконечниками, ими вполне можно было убить, а иногда смахивали на край листа бумаги — вроде бы невинный предмет, но, повернутый под определенным углом, он способен нанести болезненную ранку.

— Дуайт, у тебя есть подружка? А, Дуайт? — продолжала девчонка.

Возбуждение слегка угасло: шутка насчет подружки была старая, ее уже сто раз использовали.

Дуайт вежливо помотал головой, будто его впервые об этом спрашивают. Руки он спрятал под столом — вцепился в собственные штаны цвета хаки. Под туго натянутой тканью видно было, что коленки у Дуайта странной формы. Еще он носил коричневый кожаный ремень вроде того, что отец Лии надевал на работу. Снизу штаны были подвернуты, отчего всем были видны поношенные спортивные носки.

— Но ты же хочешь подружку, а, Дуайт? Я вижу, что хочешь. Ты же романтик в душе. Ты бы ухаживал за девушкой как следует.

Наверное, дело было в том, что в тот момент никто в классе не обращал внимания на подначивание Опал. Или все приключилось из-за ее черных глаз — настолько красивых, что некоторые недотепы умудрялись разглядеть в них доброту. А может, Дуайт просто не подумал. Так или иначе, но он тихо сказал:

— Да.

— Ну конечно, — губы Опал медленно изогнулись в улыбке. — Знаешь, кто, по-моему, с радостью станет твоей подружкой?

Дуайт помотал головой. Глаза у него слезились, рот приоткрылся так,