С четырех сторон - Шрикришна Аланахалли

руки младшему инспектору Шинде. Младший инспектор был совершенно вне себя из-за беспорядков в деревне, жалоб местных брахманов и их выпадов по его адресу. Когда ему доставили пойманного парня, он гаркнул:

— Ах ты негодяй! Откуда ты родом?

На юноше была обычная крестьянская одежда, тюрбан, талисман на черном шнурке. На верхней губе пробивались усики. Горячий юнец с вызовом ответил:

— Я из Сонапура.

— За каким чертом ты явился сюда?

— Люди из моей деревни пошли — и я вместе со всеми. — Несмотря на то что он стоял перед полицейским, его лицо не выражало страха. Он не чувствовал себя виноватым. Младший инспектор закричал:

— Что ты украл? Живо выкладывай краденое…

Юноша стоял напротив полицейского и смело смотрел ему в лицо. Полицейский хотел обыскать его карманы. Юноша крикнул:

— Эй вы, не прикасайтесь ко мне! — и оттолкнул его.

Взбешенный полицейский пнул его в живот. Парень скорчился и опустился на пол. Младший инспектор пнул его еще раз, и с головы юноши свалился тюрбан. Полицейский вдруг весь затрясся от ярости и, выхватив из-за пояса револьвер, в упор выстрелил в юношу. Он всадил в него одну пулю, вторую, третью… убитый остался лежать в луже крови. Когда поджигатели услыхали выстрелы и узнали, что один из их братии убит, они прекратили бесчинства и стали испуганно озираться по сторонам. Их главари, засвистев в свистки, подали сигнал к сбору. Собрав своих людей, они велели им покинуть деревню. Выкрикивая лозунги «Да здравствует Ганди!» и «Кровь за кровь!», толпа бегом устремилась прочь. Она пронеслась подобно смерчу и исчезла вдали, унося с собой награбленное.

Когда я слушал этот рассказ, опять поднялся переполох.

— Они тут! Они явились!

Все разговоры разом смолкли. Полицейские взяли оружие на изготовку. Через четверть часа распространилась молва:

— Они не пришли. Ложная тревога.

Экнатх Сали, один из признанных вожаков деревенской общественности, вот уже лет двадцать носивший только домотканую одежду, принялся громким голосом успокаивать людей:

— Вы навоображали себе всяких страхов, вот и все. Теперь они больше не сунутся. Не посмеют! Не мешайте людям спать и сами спите спокойно.

Юнец, поведавший о том, что произошло, шепнул мне на ухо:

— Между прочим, это он ходил звать сюда поджигателей. Гляди, какую песню завел…

В Нандавади было великое множество вожаков. Одним из вожаков был Хашимбхай, бравший годовой откуп на торговлю спиртным. Поскольку он подмешивал достаточное количество воды в напитки, которыми торговал, ему можно было ее беспокоиться о хлебе насущном. Политика являлась для него занятием побочным. Излюбленным его методом было с места отвергать все и вся, чинить препятствия и громко со всеми спорить.

Хашимбхай тоже прохаживался тут с важным, деловитым видом, выпятив вперед свое огромное брюхо. Он вполголоса предупреждал встречных:

— Не теряйте бдительности. Они наверняка вернутся. Держите под рукой какое-нибудь оружие — палку, трость, камень на худой конец.

Другой храбрый вожак, Патил, расхаживал взад и вперед с двустволкой в руках и, выставив грудь, провозглашал:

— Мы превратили Саркар-ваду в неприступную крепость и можем обороняться хоть против тысячи человек. Они и близко не подойдут. Уж поверьте мне, отставному солдату.

В толпе я увидел многих знакомых брахманов из Нандавади. У них были унылые, мрачные, встревоженные лица. Одни с отрешенным видом стояли, сложив ладони, посреди движущейся толпы; другие старались отойти в сторонку, чтобы остаться наедине со своими страхами и тревогами; третьи прогуливались, держа руки в карманах и неузнавающе глядя на знакомых. Хандубува Рамдаси прошел мимо, не заметив меня. В руке у него была длинная палка. Я подумал, что он либо не узнал меня, либо счел неприличным заговорить с человеком много моложе его. Поэтому я решил подойти к нему и поздороваться. Хандубува поглядел на меня как на незнакомца. В ответ на мое приветствие: «Как поживаете, Хандубува?» — он произнес: «Жизнь полна превратностей». Этот рослый, осанистый мужчина выглядел сейчас согнутым горем стариком.

— Я бедняк, нищий. У меня сожгли дом, отобрали все добро. Давным-давно об этом сказал в своих стихах Самартх Рамдас… — Он продекламировал стихи.

— Да, да, верно, — кивнул я. И вдруг мне вспомнился Рангбхат. Неужели и он, как другие, лишился всего?

Должно быть, Рангбхат, подумалось мне, спит сейчас сном праведника на веранде в доме своего патрона, тщательно завернув в узелок деньги и зерно, полученные за совершенный обряд. Несчастный, он даже вообразить себе не может, какая беда стряслась здесь.

Вновь раздались предостерегающие возгласы. Но люди перестали бояться. Никто никуда не побежал. Матери больше не затыкали рот плачущим младенцам. Никто не прикручивал фитили в лампах. Наоборот, мужчины поднимались на башенки и убеждались, что опасности нет.

Шел уже пятый час. Подул холодный предутренний ветерок. Усталые люди укладывались там, где могли приткнуться. Свернувшись калачиком, они погружались в беспокойный сон; кто всхрапывал, кто, вдруг проснувшись, испуганно вскрикивал. Воздух в Саркар-ваде стал влажным от дыхания спящих людей. Женщины спали чутко, продолжая и во сне охранять чемоданы, набитые дорогими сари, серебряной посудой и украшениями. Младенцы дремали на руках у матерей, посасывая грудь. Многие спали сидя, примостившись среди своих чемоданов и узлов и уткнувшись головой в колени. Внезапно заливается плачем проснувшийся малыш. Его мать, прикорнувшая было сидя, вздрагивает, просыпается и, широко раскрыв глаза, первым делом проверяет, целы ли чемодан и мешки. Убедившись, что вещи тут, она дает ребенку грудь и устремляет отсутствующий взгляд в пространство. Старуха, мучающаяся бессонницей, тихонько твердит нараспев: «О Рама! О Рама!» Мальчики беспокойно вертятся с боку на бок. Девушка разметалась во сне, и конец сари сполз у нее с груди. Женщина постарше поправляет сари, приговаривая:

— Камаль, разве можно так спать?! Даже за одеждой не последишь! Спи как полагается — на одном боку.

Рассвело. Невыспавшиеся люди принялись собирать вещи. Вокруг стало шумно и суматошно. Народ начал расходиться по домам. Мужчины несли на головах чемоданы и мешки, за ними следовали женщины и дети с узлами под мышкой. Отправились домой и мы: Ешванта, я, Анна и его жена.

Если вчера мы ничего не видели в темноте, когда шли в Саркар-ваду, то теперь, при свете дня, нашим глазам предстала горестная картина бедствия. Повсюду виднелись пепелища. Кое-где еще дымились обгорелые остатки домов.

Когда мы с Ешвантой отправились вчера на поиски его брата и невестки, мы проходили нижней частью улицы брахманов, теперь же, возвращаясь от Саркар-вады, расположенной в самом центре деревни, мы воочию увидели, во что превратилась верхняя часть этой улицы. Вот на углу то, что осталось от большого дома ростовщика Дарбхе. Ворота сожжены полностью — на их месте лишь кучка пепла. Сквозь