Идущая навстречу свету - Николай Иванович Ильинский

и летний — на день Тихвинской Божьей Матери. Говорят, в старину в эти дни здесь были большие ярмарки. Потом как-то все это отпало, но праздники жители как отмечали, так и отмечают ежегодно… Вся ее короткая жизнь, прошлое, Нагорное — все медленно проплывало в сизой кисее тумана перед глазами, и Екатерина чувствовала, как их затягивает слезой. Там прошло ее детство, там была любовь, там похоронен Виктор. Еле заметен ветряк, вон он — еще крутится, буквально рядом с ним кладбище, где покоится под белым крестом Виктор. «Прощай, Нагорное», — шепчет Екатерина, готовая громко и отчаянно разрыдаться. Но сдержалась, и поезд тем временем плавно уходил за возвышенность, откуда ничего не было видно, только степь по обе стороны железнодорожного полотна. Никакая красота экзотических краев не заменит человеку красоты малой родины, ее речку, лес, поле, кустик, с листочков которого скатываются искристые на солнце капли только что прошедшего дождя, или высокий, прочный под ногами, гудящий, как мост, сугроб. Здесь человек появился на белый свет, рос, услышал родные песни, учился, впервые прочитал книжку, прочувствовав великую силу любви, познал радости и невзгоды.

Поезд медленно шел, как и полагается пригородным, особенно где-нибудь в глухой провинции, где, как говорят пассажиры, поезда кланяются каждому столбу. Полустанок Хлевище. Помнит Екатерина, ехали тут однажды какие-то туристы, свои, доморощенные, и уж очень они смеялись над названием полустанка — Хлевище! Хлев — ясно, а вот Хлевище — нечто такое огромное, бесконечное. Придумали же когда-то предки! Здесь начиналась Дикая степь, здесь пролегала Кальмиусская сакма: отряды татар-разбойников от устья реки Кальмиус мчались на своих низких лошадях с длинными густыми гривами по почти пустынной степи на южные рубежи Русского царства, грабили, убивали, уводили в плен и невольников продавали на невольничьем рынке в Кафе. На пути этой сакмы люди и построили в свое время местечко, которое назвали Хлевищем. Смеяться над этим названием — стало быть, смеяться над самими собой. Потом станция Бирюч — «вестник» по-старинному, дальше по степному пути другие полустанции и станции и, наконец, Валуйки, а это родина полководца Николая Федоровича Толбухина, освободителя Украины от немецко-фашистских захватчиков. И это все — Родина!

Отправление поезда всегда волнительно, особенно поезда дальнего следования. И то сказать — от Харькова до Владивостока, да еще скорого, да еще комфортабельного! Проводницам пошили новую форменную одежду. Екатерину не узнать! Увидел бы ее отец, то-то обрадовался бы, но вряд ли он сможет это сделать. Хотя скорый 53-й и будет на минуту-другую останавливаться в Алексеевке, подбирая новых пассажиров, однако это всего лишь мгновение, ради которого Егор Иванович на станцию не побежит. …Цветы, музыка, эмоции через верх — и поезд из Харькова тронулся. Он шел на Дальний Восток, преодолевая тысячи километров, встречая рассвет за рассветом. Там, впереди, где-то бушует великий океан, да и вся страна, по размерам сравнимая с великим океаном, поднятая на могучих плечах простых мужчин и женщин, в движении. Дал же Бог такое счастье русским людям, хотя под русскими подразумевались все — от калмыка до якута, от ненца до таджика, не говоря уже об украинцах или белорусах! Всем хватило и земли, и солнца. Сколько станций увидела в пути на восток Екатерина! И как-то слышала она, как один умный человек передавал второму умному слова третьего умного. Имен первого и второго она не узнала, потому что не поинтересовалась, а третьего не разобрала — иностранцем оказался. Говоря о России, он, этот третий, иноземец, сказал: «Вот она, страна, не завершенная Богом!» «Действительно, Россия — это Божье творение, как и все мы, люди на земле, — с гордостью и восхищением подумала Екатерина о своей еще не совсем счастливой, не совсем складной родине. — Но она будет счастливой, ибо ради чего тогда на свете жить, если не во имя этого блага!»

Поезд шел своим путем, скорее не шел, а мчался на всех парах. Столько промелькнуло больших и маленьких станций! Екатерина сначала хотела считать их, а потом, улыбаясь своей глупости, перестала: ведь у нее в руках был график движения поезда. Тук-тук — стучали колеса на стыках рельсов. Екатерине показалось, что не колеса стучат, а азбука Морзе, о которой она узнала, будучи в Харькове. И в этой азбуке была закодирована ее прошлая нескладная жизнь, правда, с большой любовью к Виктору, и, главное, будущая, на щедрость которой она не надеялась, а там как Бог даст…

Поезд продолжал отстукивать метры и километры. За окнами вагона многочисленными огоньками проплывала ночь. Екатерина опустила голову — с непривычки на такой работе слипались глаза, но она стойко отгоняла сон.

С правой стороны вагона в окне она с радостью увидела проблески утренней зари. Под ритмичный стук все ярче и ярче разгорался небосвод. Без остановки состав проскочил мимо небольшой железнодорожной станции «Амазар», впереди была станция с чудным названием «Ерофей Павлович».

Екатерина уже знала: Ерофей Павлович Хабаров — первопроходец, прокладывавший путь «во блага России к богатствам Дальнего Востока». Это он теперь красной рукой рассвета звал ее, и она понимала, что любая тьма заканчивается рассветом. И так будет в ее тревожной жизни.

И вот он, город Владивосток. Когда поезд, пыхтя и свистя, наконец, остановился во Владивостоке, Екатерина надолго вышла из вагона. До этого на многочисленных коротких остановках она лишь на минуту выбегала на перрон, заглядывала в какой-нибудь ближайший буфет, покупала необходимое и снова спешила на свое место. На этот раз на самом конце земли русской она не торопилась возвращаться в вагон. Может, конечно, сказалась усталость от многих дней на колесах, когда будто сама земля вздрагивала, словно пьяная, ходила ходуном из стороны в сторону. Но теперь, находясь на самом краешке земли, Екатерина всем своим существом почувствовала территориальную грандиозность страны, в которой она родилась, жила и работала. Одно дело услышать или прочитать о размерах России, другое — физически ощутить ее беспредельность, почувствовать телом и душой. «Как далеко, а все нашенское, — думала она, вспоминая ленинское выражение о Владивостоке и то, какими мелкими пятнышками на карте мира были другие государства. — Да возьми ту же Германию, сколько ее — капля, а все пыхтела, надувала щеки, стучала кулаками и лязгала зубами, пытаясь проглотить страну, которая в несколько раз больше, чем она сама, — не без гордости думала Екатерина, — как та лягушка, что в басне Крылова, пытавшаяся раздуться до размеров быка… Нет, что Богом не дано, то не дано…»

У Екатерины и ее подруг было несколько свободных минут, и они бегали по незнакомым площадям и