Круг, петля, спираль - Анна Баснер

душная зевота: ааа, ооо. Из тамбура, шваркая по полу клетчатой сумкой, вывалилась торговка. Встала враскоряку, начала нахрапистую демонстрацию. Хлипкие обложки на документы, яркие брелоки-лошадки, пестренькие зажигалки и прочий жизнерадостный ширпотреб. Молодой человек, обложки на документики! Федор отвернулся к окну, где полз, подрагивая, бесхитростный пейзаж средней полосы. Шершавый женский голос: «Следующая станция Дибуны». Ели, березы, осины, иван-чая лиловые поля.

Виноват был, как всегда, Освальд. Сидит напротив, ухмыляется. Располагающее лицо, невинные брови домиком. Обаятельный вертопрах.

Задержал торговку:

– Погодите, от комаров есть?

Баба, качнувшись, нырнула в сумку с товаром. Достала зеленый баллончик с перечеркнутым насекомым на этикетке.

– Семьдесят рублей, – проклацала блескучим ртом, полным железных зубов.

Освальд растерянно улыбается. С ямочками, как девчонка. Здоровый лоб, второкурсник, представьте себе.

– Мамаша, сжалься. Отдай за полтинник. Зажрут ведь бедного студента.

Торговка неодобрительно хмурится, цокает, но меняет баллончик на мятую пятидесятирублевую купюру, поданную с апломбом, словно тысячная. Отказать Освальду невозможно. Вот и Федор не смог. Тащится теперь в электричке, пересчитывая позвонками жесткие рейки. Переживает за свой реквизит. Тяжелые, с алым подбоем, плащи. Кожаные рубахи. Бархатные шапочки и золоченые цепи. Мечи, чертовы мечи, поломают же. А Федора погонят из театра, куда ему себя девать после этого?

Освальд его месяц окучивал. Выпрашивал, азартно сверкая хрустальными очами: одолжи да одолжи. На ролевую игру. «Это что еще за фигня такая?» – опешил Федор. «Ничего не фигня, – оскорбился Освальд. – Историческая реконструкция». – «Ты серьезно пытаешься убедить меня, что орава ряженых пацанов в лесу не фигня?» «Не только пацанов», – многообещающе сообщил Освальд и туманно улыбнулся.

В школьные времена Освальда вообще-то звали Валей. Имя это ему решительно не нравилось, говорил, дурацкое, вялое какое-то, заурядное. Как вилюшка майонеза на столовском салате. А еще его Валенком дразнили в классе – тоже приятного мало. Поэтому Федор не удивился, когда Валька вдруг заявил, что отныне величать его надо Освальдом. Валька был редкостный затейник, неутомимый заводила и фигляр. Из тех, что всегда носят в кармане карточную колоду для фокусов, а в детстве пытаются взлететь прыжком с крыши, широко распахнув глаза и крепко зажав в кулачке зонтик. К чести Вали, все свои идеи он пробовал на себе, и бог, снисходительный к безумцам и фантазерам, в целом его берег – ничего тяжелее закрытого перелома левого предплечья с ним не случалось, да и кости срослись тогда удачно, без осложнений.

В восьмом классе Валька поделился с Федором сокровищем. Завалился однажды в гости взволнованный, отказался от маминого чая. Стянул, наступив на задники, кроссовки, потащил Федора в комнату. «Я такую книжку прочитал!» И завел, с захлебом, дивный пересказ: есть такой континент Средиземье, а в нем и хоббиты, и волшебники, и Роковая гора, и магическое кольцо… Так, в гуще Вековечного леса и туманах Могильников прошел у них не один вечер, и не два, а когда Федор дорвался наконец до оригинала и жадно – нет, не проглотил даже, а вобрал книгу в себя целиком, вдохнул полной грудью, ибо стала она для него как воздух, – выяснилось, что Валино изложение отличалось некоторой вольностью. Что, впрочем, ничуть те парафразы не испортило, напротив, придало им очарование древней, из уст в уста передаваемой легенды, а первоисточнику Толкина странным образом сообщило некую документальность: вот как все было-то на самом деле!

И Федор, мальчик довольно-таки одинокий, по темпераменту меланхоличный, шумным сборищам предпочитавший гремучий ящик с отцовскими инструментами и тонкую, требующую точности и силы резьбу по дереву, что называется, пропал. Ухнул с головой в эту сказочную пропасть, и не просто фантазиями, а деятельно. Задергал мебельщика-отца, а с ним на пару – учителя труда. Освоил, не без заноз и синяков, всякие клюкарзы, штихели и богородские ножи. Вытачивал из сосны клинки, узорчатые гарды и замечательные магические кольца с убористой эльфийской вязью, тем самым как бы закрепляя собственную принадлежность к миру волшебному, в противовес обычной школе с ее суетными обитателями…

Но вернемся к Вальке. После одиннадцатого класса их тропы разошлись: приятель подался в Институт культуры, а Федор, умелый, склонный к вдумчивому ручному труду, поступил в Художественно-техническое училище и по знакомству попал подмастерьем к бутафору Станиславу Ильичу, заслуженному работнику искусств, в мелкий театрик «Между строк» на Васильевском острове. Валька время от времени проявлялся и удивлял Федора очередным непредсказуемым вывихом своей студенческой жизни («Прикинь, устроился в “Панораму” писать гороскопы!» – и это не отличая, надо понимать, Большую Медведицу от Малой).

Словом, перерождение Вальки в Освальда было вполне в порядке вещей. Это уже позже выяснилось, что броское имя возникло у старого приятеля вместе с новой компанией – таких вот бредящих Средневековьем товарищей, которые, если Федор правильно понял, разыгрывали по ролям исторические сюжеты. Освальд, зная о нелюдимости Федора, в свои игры его не тащил. Ну, разумеется, до тех пор, пока не понадобился реквизит.

Стояло изнурительно знойное лето девяносто девятого. Нева обмелела от жары, на пляже Петропавловской крепости плавились тела, сухо веял бесполезный ветерок. Второй год обучения был благополучно завершен. Коллектив театра, отыграв умеренно успешного «Генриха Шестого», всем гуртом снялся в отпуск – отдохнуть от шекспировского материала. Бутафор Станислав Ильич, сутулый, надтреснутый, с пузцом, как горшок, и еще более угрюмый, чем Федор, надавал подручному задач – что-то подшкурить, подклеить и подкрасить к осеннему сезону – и с мягким взбульком погрузился в мутные винно-водочные глубины. Тут-то Освальд и вылез. «Вы Шекспира играете? А у нас война Алой и Белой розы! Дай-дай-дай… Ну что ты, не доверяешь, что ли? Ай, ладно, поехали с нами! Только тебе нужно квенту изобрести. Легенду то есть – за кого ты, за Йорков или за Ланкастеров».

Возникла дилемма. Федор, привыкший наблюдать из-за кулис за бурлением артистических страстей, на каникулах подувял и со скуки был не против какой-то костюмированной гулянки – при условии, что сам останется немножко в стороне. Но стоит ли рисковать вверенным ему реквизитом?.. Федора снедала легкая тревога, которую Освальд своим недюжинным энтузиазмом мигом задавил.

В назначенный день Федор запаковал вельможеские одежды, обмотал дерюгой бутафорские мечи и щиты. Освальд вызвался помочь дотащить тюки до железнодорожной станции, однако на деле оказался не так уж полезен, потому что сам уже гнулся под весом огромного вспученного рюкзака с рулоном походной пенки. Кое-как, кряхтя, доволоклись на метро до Удельной. Там, на платформе, встретили друзей Освальда.

Федора обступили трое длинных, как лучины, тяжело навьюченных парней и бледно-рыжая девица. Одета компания была неброско. Парни – в простых, перетянутых ремнями темных рубашках и потрепанных штанах. У одного, кудлатого и очкастого, – только представьте, Галахада (да-да, будто прямиком из артурианы) – на высоком лбу красовалась хипповская повязка-хайратник. Двое других, Рэй и Аргон, стянули отросшие патлы банданами с узором в турецкий огурец. У всех на запястьях феньки, на пальцах какие-то перстеньки. Девица задрапировалась в черное платье интересного кроя, оголенное на одно плечо. На не покрытой тканью нежной коже краснел рельефный отпечаток лямки рюкзака. Федор слишком умаялся с вещами – не успел толком девушку разглядеть, лишь уловил сквозь помехи всегда включенным мужским радаром, что рыжая в общем-то симпатичная, а он, Федор, как никогда одинок.

– Мейв, – торжественно подала узкую ладошку.

– Федор.

Рыжая в недоумении приподняла бровь:

– А системное какое?

Федор стушевался и исподлобья посмотрел на Освальда: мол, о чем она?

Мейв тоже потребовала у друга разъяснений:

– Он что, цивил?

Тут сзади стал напирать народ, прижимать к краю платформы.

Освальд махнул рукой на зелено-оранжевую полосатую морду электрички, показавшейся вдалеке:

– Федор первый раз. Давайте там наговоримся.

Но познакомиться в пути не вышло: в вагоне их раскидало по разным скамьям и только Федору с Освальдом удалось устроиться друг напротив друга. Объемные тюки и рюкзаки они с грехом пополам уместили на багажную полку, а обтянутые тряпьем щиты уперли в пол и придерживали, вызывая недовольство стесненных соседей.

– Как она сказала, цивил? Это обзывательство какое-то? – буркнул Федор.

– Не-не, – Освальд энергично замотал головой и выпустил щит, едва не прихлопнув скукоженную загорелую бабуську в вязаной панамке.

– Зачем это? Чуть не зашиб, – проворчала она, с подозрением глядя на щит. – Спать