Круг, петля, спираль - Анна Баснер

– Они деревянные, – пояснил Аргон. – Для махача не подойдут.

Черт, зря, что ли, тащил? Федор аж зубами скрипнул.

– Ничего, годятся для антуража, – быстренько встрял Освальд и прицепил бутафорию к ремню.

Рэй скрылся в палатке. Погремел там пару минут и притащил какое-то железо.

– Вот это боевой!

Стальной меч. Всамделишное оружие, тяжелое, глаза слепит. Неужели? Федор коснулся острия. Слава богу, не заточен. Таким и убить можно.

– Ого. Настоящий?

– Булатный, на заказ, – сказал Рэй с гордостью. – У саратовских кузнецов.

– Вы что, ими прямо деретесь? – недоверчиво уточнил Федор. – Фехтуете?

– Скорее, постановочно. – Освальд без стеснения переодевал штаны. – Мастера следят, чтобы случайно никого не зашибли. Но бывает всякое, конечно.

Ну и пожалуйста. Зато сценические не испортят.

Заспанная Мейв в загогулинах бигудей при виде костюмов мгновенно разлепила глаза. Хищно цапнула налобное украшение сложной формы и атласное платье холодного серо-голубого оттенка с грандиозными крылообразными рукавами, отделанными серебряными полосами от кисти до плеча. Удалилась в палатку.

– Она в восторге наверняка, – прокомментировал Галахад, прокручивая на ладони деревянный бутафорский меч. – Слишком легкий, зараза. Мейв сама шьет. Хорошо шьет. Учится в Тряпочке, между прочим.

Тряпочкой в народе назывался Институт промышленных технологий.

– А чего она сама себе тогда не сшила? – удивился Федор.

Галахад пожал плечами:

– Ну, знаешь… Сапожник, как известно… Деньги ж нужны. Она любит хорошие ткани, не будет из занавесок кроить. Обрати внимание, сколько таких тут будет… занавесочников.

– А чем она вообще интересуется? Ну, по жизни, – спросил Федор и смутился.

– Вообще? Ирландией бредит, кельтами. Даже гэльский пытается изучать. Но звучит странно, такие, как бы сказать… харкающие немного звуки, – усмехнулся Галахад.

Кельты, значит. Надо учесть.

Освальд напомнил, что лагерь нужно оформить в соответствии с темой игры. Нашлось применение театральным щитам, тоже для боев непригодным, – их повесили на сосны вокруг палатки. Потом облачились. Пацаны дополнительно напялили на обтягивающие дублеты что-то вроде стеганых курток без рукавов с нашитыми кусками, кажется, кровельного железа – самопальные бригантные доспехи, – а сверху еще и плащи. Федору страшно было представить, как ребята упарятся. Сам он надел из сценического только кожаную рубаху.

Мейв эффектно выбралась из палатки (а вы попробуйте сделать это грациозно, да еще и в длиннющем платье). Парни дружно сглотнули. Федору словно кто-то выбил из легких воздух. Галахад, снявший для верности образу очки, усиленно щурился. Мейв, явно довольная произведенным эффектом, сделала глубокий реверанс.

– Пора, – скомандовал Освальд и напомнил Мейв: – Не забудь вуаль.

Федор оттянул рукав и бросил взгляд на циферблат – девять утра.

– Ты часы-то сними, – посоветовал голенастый Аргон, пощипывая чулок, – выбиваются.

Часы Федор послушно снял, но сунул с собой в карман вместе с фонариком и складным ножом. Вдруг пригодятся.

Бряцая железом и оправляя костюмы, двинулись на игровой полигон – иссушенную солнцем лиловато-бурую вересковую пустошь. Туда уже стягивались игроки группами по пять-десять человек. Нарядная гомонящая толпа – по ощущениям, несколько сотен участников – теснилась в центре поля, где на двух штандартах трепетали стилизованные знамена. С правой стороны – антилопы, лебеди, красные розы. Геральдические эмблемы Ланкастеров, как объяснил Освальд. С левой – быки, львы, медведи, белые розы. Соответственно, Йорки. Рядом громоздились две огромные бадьи с жидкой краской кровавого оттенка. Лежали штабелями длинные сосновые колья неясного назначения. Вопросы вызывала и бесформенная куча, накрытая мокрым брезентом.

Кроме реквизита Федора сразу заинтриговала еще одна, дополнительная игровая площадка. Лысый каменистый холм на некотором отдалении от полигона. Место выбрано, очевидно, так, чтобы хорошо просматривалось. У подножия – кольцо хвороста. В самой высокой точке торчит деревянный столб. Предстоит аутодафе, церемония сжигания еретиков. Конечно, по сюжету же у нас Жанна д’Арк. Любопытно, что Шекспир в пьесе выставил ее отъявленной ведьмой. С другой стороны, как еще изображать Орлеанскую деву английскому драматургу?

Размышления Федора прервал крепкий лопоухий парень, вставший между знамен. В грубой рубахе из холстины и широких штанах. Чуть выше локтя – приметная ярко-голубая повязка.

– Это мастер? – спросил Федор.

Освальд кивнул.

– Один на всю эту толпу?

– Нет, что ты, их целый штаб.

В кармане у мастера что-то пискнуло и зашипело. Он вытащил рацию, поднес к уху, послушал, пробормотал ответ. Очень аутентично, фыркнул про себя Федор. Его самого, значит, часы заставили снять, а организаторы преспокойно пользуются техникой – и никого это не парит.

Мастер поднял руку, привлекая внимание ролевиков.

– Девушки собираются у церкви, – проорал зычно и указал в сторону наспех сколоченного креста, воткнутого в грунт метрах в пятидесяти. – Мужчины остаются здесь.

Мейв подобрала длинную юбку и засеменила к кресту, величественно и самую малость неуклюже.

У «церкви» было на что полюбоваться. Глаза разбегаются. Гибкие фигурки в бархате и шелке. Локоны и декольте. Нежные шейки в кружевных воротничках. Девушки обменивались приветствиями, обнимались, подергивали друг дружку за рукава, кружились, приседали, ахали – хвастались нарядами. Поначалу от этой радужной неразберихи Федору показалось, что все они молоденькие и хорошенькие, одна лучше другой. Но, присмотревшись, понял: нет, иллюзия. Присутствовали, пусть в меньшинстве, и возрастные дамы, похожие лицами на школьных училок, и весьма корпулентные барышни в натруженных корсетах, и невзрачные, библиотечного вида замухрышки в кое-как ушитых, кривоватых, словно гримасничающих платьях.

И все-таки – все-таки – в среднем женская половина ролевиков была одета куда более тщательно, чем мужская. Федор оглядывал этих, с позволения сказать, английских лордов и аристократов и еле сдерживал смешки. Нет, были и те, кто, как ребята из компании Освальда, к игре подготовились: исторические костюмы, даже кольчуги, золотые вышивки на пурпурном атласе, галуны и драпированные буфы. Но там и сям попадались совершенно феерические персонажи. Как один, с блаженными лицами, нечесаные, в лосинах, футболках и плащах из портьер (на подолах – характерная витая бахрома) или в доспехах, состеганных будто из кусков толстого линолеума. В руках сжимали деревянные колотушки или какой-то металлолом – язык не поворачивался назвать эти железяки мечами – и довольно условные щиты из фанеры, по-детски расписанные гуашью. Именно о таких, вероятно, Галахад снисходительно говорил «занавесочники».

На полигон к знаменам вышли двое в темно-зеленых хламидах, с барабанами на животе. Переглянулись, взмахнули палочками и начали отбивать размеренный ритм. К ним присоединился еще один музыкант, в синем трико, с костяным охотничьим рогом, висевшим на груди. На поляне стоял такой гвалт, что на них практически не обратили внимания. Однако, по мере того как нарастала барабанная дробь, все больше игроков оборачивались и затихали.

– Начинается, – сказал Освальд. – Нам с ребятами пора выступать.

Федор схватил Освальда за локоть.

– Эй! А как же я? Ты мне так ничего и не объяснил! – упрекнул он.

– Да расслабься. Ты остаешься тут, в массовке. Просто стой в толпе и, как говорится, олицетворяй, физиономию только построже сделай. Получай удовольствие от игры. Мастера всерьез загоняются по театралке.

Под дробь барабанов ребята встали позади знамен, где тут же самоорганизовалась группа хорошо одетых парней, человек тридцать. Федор послушно стоял среди простолюдинов. Человек в синем трико воздел рог, надул щеки и хрипло протрубил. Барабанщики синхронно сменили ритм – вместо мерных ударов зазвучало короткое «ту-тум». Биение сердца. «Смотрите! – крикнул кто-то позади Федора. – Ведут!»

По толпе прокатился шумный вздох. Двое рослых мужчин в кольчугах тащили к месту казни строптивую простоволосую девицу в белом струящемся одеянии. За ними вышагивал еще один, в черной тунике и остроконечном колпаке, закрывающем лицо. Этот нес факел – в свете дня было непонятно, горит огонь или нет. Палач остановился у подножия холма.

Между знамен появился парень среднего роста в стеганом приталенном поддоспешнике и жарком, отороченном мехом плаще. Внушительный серебряный крест на груди. В руках – длинный свиток. Он принялся неспешно разворачивать пергамент, а на заднем плане проворные латники поволокли свою жертву наверх, к столбу.

– Я Ричард де Бошан, тринадцатый граф Уорик, – прокричал парень со свитком, пока его коллеги привязывали к столбу мятущуюся деву. – Сегодня среда, предпоследний день месяца мая тысяча четыреста тридцать первого года от Рождества Христова. Во имя Господа, аминь. Всякий раз, когда смертный яд ереси прочно застывает на одном